Ужинать решили пораньше. Беатрис собиралась приготовить жареную индейку, хотя и боялась опозориться, осуществляя столь ответственный эксперимент впервые. Но Ральф и дети освободили ее от этой обязанности, предложив ограничиться ростбифом и овощами. Все уплетали за обе щеки. Правда, соус был чуть комковатый, но никто даже в мыслях не имел жаловаться. Вечером в гостиной проходило долгое испытание космического оружия. Не обошлось, конечно, и без карточных игр. На этот раз взрослые проигрались в пух и прах.
Как только Ральф заметил, что дети начали зевать, последовал сигнал отбоя. Они немного для приличия посопротивлялись и отправились наверх. Когда Беатрис поднялась, чтобы сказать им спокойной ночи, вся троица ожидала ее в комнате Софи.
— Мы просто хотели поблагодарить вас за Рождество, — объяснил Патрик. — Мы думали, что будет ужасно скучно без мамы, а получилось здорово.
Глаза Беатрис наполнились слезами.
— Вам тоже спасибо, мне было так весело с вами, — сказала она, думая, что будет скучать по ним так же, как по Ральфу.
Софи поцеловала ее, прежде чем забраться в постель. Мальчики всем своим видом показывали, что они слишком большие для таких глупостей, но, когда Беатрис вошла в их комнату погасить свет, оба крепко обняли ее. Сдерживаясь, чтобы не расплакаться, она пожелала им спокойной ночи и спустилась в гостиную, где ее ждал Ральф.
Целый день ожидая этого момента, Беатрис вдруг почувствовала ужасное стеснение. Дверь в гостиную была закрыта, и она секунду колебалась, прежде чем войти. Ральф стоял около камина, ожидая ее. Сначала они замерли, глядя друг другу в глаза, как бы сомневаясь, выжидая. Но это длилось лишь мгновение.
— Иди сюда, — повелительно сказал Ральф и, не выдержав, сам шагнул навстречу.
— Я ждал этого весь день, — вздохнул Ральф, целуя ее глаза, щеки, губы.
Он опустился в большое старинное кресло и притянул ее к себе на колени. Руки Беатрис обвили его шею. Неужели все это наяву? Былая робость исчезла. Осталось страстно нарастающее желание.
— Спасибо за чудесное ожерелье, — прерывисто прошептала она.
— Тебе нравится? Правда?
— Я люблю его… Люблю… Люблю!
Ральф дотронулся до ожерелья. Прохладные грани заструились, ожили, переливаясь в отблесках пламени.
— Топаз — твой камень… Цвет совсем такой же, как твои глаза, когда ты улыбаешься.
— А я осрамилась с подарком, — вынесла себе приговор она. — Когда увидела виски, я сразу подумала о тебе. Не нашла другого способа напомнить о нашей ночи в машине.
— Напомнить? Мне? — Ральф с упоением, медленно целовал ее шею. — Если бы ты знала, как я хотел повторения этой ночи. Не было ни одного дня, чтобы я… — Его голос звучал все глуше.
Беатрис внимала сбивчивому признанию Ральфа, не вникая в привычный смысл слов. Для нее это была музыка, прекраснейшая музыка на свете!
В честь Рождества она надела свой самый роскошный туалет. Свободная блузка нежного атласного шелка цвета слоновой кости, с вырезом у шеи, куда сейчас так удачно вписались топазовые бусы. Прямая юбка из испанского бархата темно-коричневой тональности. Особую изысканность наряду придавал наброшенный на плечи ажурный золотистый платок.
— Я не мог думать ни о чем другом весь вечер. Ты такая красивая… Трикси… — Его рука плавно остановилась у выреза блузки.
У Беатрис перехватило дыхание, когда он проник под нежный шелк. Легкий стон вырвался из ее губ, но через мгновение она опомнилась.
— Думаешь, дети спят? — опасливо шепнула Беатрис.
— Ты права… Надо проверить.
Бережно вскинув ее на руки, Ральф миновал гостиную, поднялся по лестнице и остановился около комнатки Софи. Беатрис осторожно приоткрыла дверь. Из-под одеяла торчали ушки плюшевого зайца и знакомые золотистые локоны. Заглянув в соседнюю комнату, они с минуту созерцали Эндрю, разметавшегося по кроватке, и картинно посапывающего Патрика.
— Спят так, что из пушек не разбудишь, — шепнул Ральф. — Думаю, нам тоже пора в постель?
И когда Беатрис чуть заметно кивнула, он понес ее в свою спальню. Ажурная шаль волнистым шлейфом тянулась по устланному мягким ковром полу.
Ральф плечом распахнул дверь. В противоположном конце у широкой кровати горела лампа под матовым кружевным абажуром. Мягкий свет озарял только эту часть просторной комнаты. Через мгновение Беатрис уже была там… Их губы слились в поцелуе, источающем ненасытное желание, их руки ласкали друг друга все нетерпеливее…
Ральф расстегнул молнию ее юбки, и тяжелый бархат послушно поддался уверенному движению его рук. Он приспустил блузку, осыпая плечи девушки беспрестанными поцелуями. Беатрис запрокинула голову, пораженная необычайно экстатическим проявлением своей чувственности в ответ на каждое его прикосновение. Никогда прежде она не ощущала ничего подобного, не помнила, чтобы влечение было таким безудержным.
Его губы горячо прильнули к ее груди, и тело Беатрис отозвалось сладкой дрожью. Ральф опустился на колени, и его страстные прикосновения все сильнее опаляли ее кожу. Пальцы Беатрис проникли в его темные волосы, она тихо стонала, тело непроизвольно изгибалось в ответ на его ласки. Ральф овладевал ее бедрами, мягким изгибом ягодиц… И вновь он приник к ее груди…
Беатрис была уже совершенно обнажена. Она неумело попыталась расстегнуть его рубашку, брюки… Внезапно Ральф отклонился и… Неужели?! Нет, не отходя от кровати, он скинул с себя одежду. Глаза девушки потемнели, сладострастно любуясь его загорелым мускулистым телом.
Через мгновение он вернулся к ней. Время остановилось. Беатрис полностью подчинилась ему, и Ральф увлек ее за собой в неизведанный мир наслаждений.
— Ральф! Мой Ральф… — повторяла она как заклинание, не желая, чтобы это прекратилось, исчезло, словно наваждение.
Он что-то невнятно отвечал, но разве в словах было дело, когда неистовый единый ритм нес их сквозь поток невыразимых ощущений.
Лишь под утро пришло недолгое забытье. Сладкое забвение по ту сторону добра и зла.
Ральф очнулся первым и, склонившись над Беатрис, терпеливо ждал. Но лишь только заметил ее пробуждение, с несказанной нежностью поцеловал свою любимую родинку чуть ниже шеи.
— Давно не виделись, моя прекрасная леди. Я хочу быть с тобой, вместе… Слышишь? Всегда.
После этой ночи многое изменилось. Ральф просто преобразился, помолодел. Исчезли глубокие морщинки, которые раньше не сходили с его вечно нахмуренного лица. Даже суровые, жесткие линии рта как-то смягчились, разгладились. В глазах его постоянно сверкали веселые искорки. Не проходило и часа, чтобы он не выкинул какой-нибудь озорной, мальчишеский, всегда непредсказуемый фортель. Беатрис знала, что она и только она причастна к этому чуду.
