В таком состоянии… Нет, Господи, только бы с ней все было в порядке! Не может же быть…
Снизу раздался звук торопливых мелких, но частых шагов.
– Вы что здесь делаете?! – К Джону спешил консьерж. – Прекратите немедленно весь этот шум! Я вызову полицию!
– Да, службу спасения, немедленно! С ней могло произойти что-то ужасное! Да скорее же, черт бы вас побрал!
– Мисс Маклин уехала! – с неожиданной силой заорал старичок в съехавших набок очках. – Слушать надо, что говорят!
Джон замер.
– Как… уехала? Навсегда?
– Не знаю. – Судя по тону, старичок смягчился сразу после установления относительной тишины и порядка. – Вообще-то вряд ли. Вещей было немного.
– Когда? – выдохнул Джон.
– Часа два назад. Я вызывал им такси до аэропорта.
– Им?
– Да. Мисс Маклин и ее сестре.
Джон снова выдохнул.
Она с Клер. Клер не позволит случиться ничему плохому.
– А вы не знаете, куда они направлялись?
– Нет. И незачем здесь стоять. Говоря по совести, я вообще уже должен был вызвать охрану и выдворить вас отсюда.
– Да. Конечно. Спасибо, – пробормотал Джон.
Из его мира исчезли краски. Раз – и нет их. Черный и серый. Белого не видно.
Он слишком волновался перед этим разговором. Он не знал ничего важнее тех слов, что скажет Виктории и что услышит в ответ. Банально, но настоящий вопрос жизни и смерти. А теперь ответ на него откладывался. На срок настолько неопределенный, что он казался длиннее вечности. Ведь нечего надеяться на конец вечности, незачем его ждать. У Джона осталась надежда, маленький мерцающий огонек в чернильной тьме. Каждый раз, когда свет его дрожал и почти исчезал, сердце пронзала боль, похожая на иголочку мороза.
Действительно больно. Потому что огонек дрожал сильно, очень сильно.
Клер очень нервничала.
И вовсе не потому, что отель, в котором они поселились, оказался весьма и весьма среднего уровня, не потому, что внизу сидел не внушающий доверия тощий молодой менеджер, не потому, что номер оказался крохотной комнаткой с бледными желтоватыми стенами – как раз того цвета, который Клер ненавидела больше всего на свете, не потому, что простыни даже на вид были жесткими, а из ванной слышался неумолчный шум – звук частых капель, срывающихся с крана и бьющихся о раковину со звоном, который по истечение часа кажется почти оглушительным.
Клер беспокоилась за сестру.
Виктория молодец. Она очень-очень волевая. Нет, правда, иначе мне не удалось бы привезти ее на этот фестиваль, которого мы так ждали…
Виктории удалось взять себя в руки, в такси она пыталась шутить, в самолете спала…
Или делала вид, что спала, чтобы я не приставала к ней с разговорами.
Но ведь все это было ненастоящим. Виктория пыталась казаться сильной, такой, какой ее знала сестра, она очень, очень старалась, но внутри…
Клер же не первый год знала Викторию. И совсем не была слепой.
Тем страшнее ей делалось, когда Виктория вдруг умолкала, взгляд ее останавливался, руки замирали в каком-то положении. Что же творилось у нее внутри… Ох, этого не могла знать даже она, родная сестра Виктории. И от этого было очень страшно.
У Клер возникло острое желание закричать и надавать Виктории пощечин, чтобы привести в чувство, когда та никак не отреагировала на весь спектр удобств и достоинств четырехзвездочного отеля с великолепным названием «Поющий водопад».
И это моя сестра, помешанная на красоте и уюте, со спокойным лицом повесила на руку э-э-э… темно-белое полотенце и заперлась в ванной?! Быть такого не может!
Клер не знала, что делать. Она чувствовала себя тигром в клетке. Ну, по крайней мере, кошкой. Комнатка оказалась очень удобной для хождения взад-вперед: от двери шесть шагов до окна – поворот – шесть шагов – поворот.
Что я могу сделать?!
Моя сестра страдает. Полюбила этого… А он?..
Где-то на краю сознания повернулась мысль, от которой Клер чуть не споткнулась на ровном месте.
Он ведь тоже страдает. Там. Сам сказал. Вот и отлично.
Только ему-то отчего плохо? Тори полюбила этого подонка, который… А он?..
Клер не могла объяснить, почему так навязчива эта мысль и что ей вообще за дело до этого человека. Просто ее сознание искало выход.
Она сходит с ума здесь. Из-за этого… человека. Ей плохо, очень плохо. Она полюбила и уверена, что он не любит ее. Что же причиняет боль ему? О чем он там говорил?
Клер резко остановилась у окна, прижалась горячим лбом к холодному стеклу.
Неужели… он тоже что-то к ней чувствует?!
Я его убью. Если это так, то… Черт, все же должно разрешиться!
Так. Только не размышлять. Это выход. Надежда на выход. Скорее!
Клер прислушалась: вода в ванной шумела ровно. Подошла к двери.
– Тори, ты скоро?
– Прости, я слишком долго, да? – Голос сестры звучал немного искаженно в воздухе, насыщенном горячим паром.
– Нет-нет, можешь не торопиться, я посплю.
– Спасибо, Клер!
– Ага.
Клер с быстротой охотящейся кошки бросилась к телефону. Номер она запомнила, наверное, навсегда.
Джон лежал на кровати. Просто лежал, скрестив руки на груди. Ничего не хотелось. Точнее, то, чего хотелось, было недостижимо. Сотовый Виктории был отключен.
Над ухом раздалась пронзительная трель телефона, от неожиданности Джон подскочил на кровати.
Пошли все к черту!
Телефон звонил. От этих звуков Джон готов был бросаться на стену.
Рванул трубку. «Джон Катлер! Слушаю!» – прозвучало так, что на другом конце провода кто-то нервно вдохнул. Джону показалось, что сейчас звонивший повесит трубку. Нет, не повесил.
– Мистер Катлер, это Клер Джеймс. Сестра Виктории Маклин.
Зачем я ему позвонила?! Ну зачем? Что я скажу?!
– Клер?! Клер! – Он задохнулся. Он уже стоял на ногах. – Где вы? С Викторией все в порядке?! Ради бога…
В жизни Джона Катлера было не очень много моментов, когда он не знал, что сказать.
– Да, все в порядке… То есть нет… Мистер Катлер, эта ситуация… Нужно найти выход. – Джон уловил, как девушка на другом конце провода набрала воздуху в грудь. – Черт побери, вы ее?..
– Да, люблю, – срывающимся и глухим голосом произнес Джон Катлер. Будто слова не из горла выходили, а прямо из грудной клетки. Откуда-то слева.
Молчание. Сопение в трубке.
Клер почувствовала, как обрушилась лавина. Обрушилась где-то в стороне. А она стояла в безопасности на другой вершине. И ощущала себя теперь хозяйкой положения. Приятное чувство, ничего не скажешь.
– Знаете, я очень, очень многое хотела бы вам сказать, – многообещающе проговорила Клер. – Но не это сейчас важно. Важно, что Виктория здесь и сильно страдает…
