– Где – здесь?! – прорычал Джон. Так мог бы говорить человек, умирающий от жажды, которому пообещали глоток воды и спрятали бутылку. По рассеянности, что ли…
– Мы в Ронте. Знаете, где это?
– Никогда не был, но…
– Правильно, это тоже не очень важно. Здесь проходит фестиваль непрофессиональной песни.
– И?
– Вы знаете, как Виктория поет? О…
– Узнаю. Обязательно узнаю, Клер, обещаю! Отель?
– «Поющий водопад». Пятый номер.
– Спасибо! Клер, спасибо!
– Она сегодня выступает. Не успеете – не прощу, – пообещала Клер.
– Успею. Теперь я успею!
– Хорошо бы. Ой, – пискнула Клер. – Счастливо.
Гудки.
Выйдя из душа, Виктория улыбнулась печально и нежно.
Милая моя сестричка…
Клер лежала на кровати поверх покрывала, в одежде, в туфлях, обхватив подушку обеими руками и спрятав в нее лицо. Наверное, ей снился какой-то беспокойный сон: слишком неровным было дыхание…
Люк удивлялся поведению хозяина второй раз за день. Он ворвался в кухню с видом человека, за которым идет охота и который спятил от адреналина: получает удовольствие от этого.
Глаза Джона Катлера сияли.
Тоном человека, который знает, что говорит, он пообещал Люку, что сделает с ним что-нибудь очень нехорошее, если через двадцать минут он не будет в аэропорту.
Люк не помнил, когда в последний раз он так гнал машину.
Джону казалось, что он почти летит. Пламя в сердце перестало дрожать. Теперь это была не свечка, это был факел, горящий ярко и страстно. Не потушить.
Виктория захотела лететь на самолете, а не ехать на поезде. Клер она сказала, что хочет, чтобы осталось побольше времени на подготовку. Это было не совсем правдой.
Во-первых, ей всегда казалось, что поезд – мистическое явление. Главным образом потому, что для нее купе поезда всегда становилось пространством воспоминаний. Ровное движение, ритмичный стук колес, и много времени, чтобы вспоминать.
А сейчас Виктории меньше всего на свете хотелось бы сталкиваться с воспоминаниями. Тем более – с теми, что обязательно придут. Воспоминания о Джоне, о его прикосновениях, о его страсти.
О его грубой, бессмысленной, совершенно не нужной и унизительной лжи.
Ну вот… Только не это, пожалуйста!
Самолет – гораздо лучше. Во-первых, Виктория боялась летать на самолете.
Страх – это хорошо. Он как магнит для мыслей. Значит, меньше боли. Бояться лучше, чем думать. Нелепо, так нелепо, что почти смешно…
А во-вторых…
Как было бы просто. Просто, быстро и не больно.
Виктории стало стыдно за эту подленькую, даже нет, не подленькую, а подлую, ужасную, жестокую мысль: подумала о Клер, ее муже, маме, о десятках других пассажиров.
Нет! Сама выкарабкаюсь. Дура малодушная. Господи, прости мне мою слабость…
Однако после этой не до конца сформулированной мысли, страшного желания Виктория поняла, что первый пункт не сработает.
И не сработал.
Виктории уже не было так страшно лететь. Пришлось «заставлять» себя бояться за Клер.
Пик безумия…
Перелет прошел нормально. Повторила песню – текст, вспомнила, как пела ее раньше. Времени и сил петь дома Виктория не нашла. Клер утешала ее всеми силами, а та и сама не слишком-то волновалась по поводу того, как будет звучать ее голос.
Она хотела вырваться из Лондона – ей это удалось. Остальное не так уж важно.
Поезда Виктория все-таки не миновала, но поездка длилась, слава богу, всего-то минут сорок. А Клер, очевидно, опираясь на свою абсолютную интуицию, говорила без умолку и заставляла говорить Викторию, не давая ей погрузиться в темный туман своих мыслей.
Моя сестричка, ты такая умница! Спасибо, Клер!
Теперь Виктория сидела на кровати со сложенными на коленях руками. Бледная женщина с плотно сомкнутыми губами и расширенными глазами. Виктория почти ненавидела себя – за слабость.
У нее было ощущение, будто все, что происходит сейчас, происходит не с ней, а с какой-то куклой из плоти и крови, которую окружающие со странным упорством называют Викторией Маклин, будто не видят, что это совсем не Виктория. У куклы те же лицо и тело, голос, память, что и у настоящей Виктории… Но от этого она не перестает быть куклой.
А сама Виктория осталась в другом времени и в другом месте. Как ни горько и ни унизительно это осознавать, но жизнь Виктории Маклин закончилась той ночью, что она провела вместе с мужчиной, которого полюбила.
И который не полюбил, да и не смог бы никогда полюбить ее.
И что дальше? Сегодня вечером – открытие фестиваля, которого она ждала не один год, на который ее наконец-то пригласили… Она мечтала об этом вечере, об этой песне, как о билетике в прошлое, в то время, когда Виктория Маклин была студенткой колледжа, некрасивой девушкой, которая больше всего на свете любила рисовать и пела песни так, что казалась всем странным полусказочным существом с чарующим голосом, который, как это ни фантастично и ни странно, ослеплял… И никто не видел того, что нос Виктории немного длиннее, чем следовало бы, губы слишком пухлые и яркие для ее бледного лица, руки тонки, а плечи угловаты.
Виктория не выходила на сцену очень давно.
А ей все еще не было страшно.
Куколка споет. Виктории Маклин здесь нет.
И внезапно волна ярости и чего-то похожего на отвращение к себе затопила ее.
Хватит! Хватит, черт побери, жалеть себя!
Виктория вскочила и метнулась в ванную.
Не разбудить бы Клер.
Закрыла дверь. Едва-едва удержалась от того, чтобы не захлопнуть ее.
Звон пощечины. Виктория и не знала, как это возможно – бить себя по лицу. Теперь ощутила. Обожженная щека ныла. Злость остывала.
А Виктория вновь начинала ощущать в себе жизнь.
Сломалась? Один раз ударили – а ты сломалась?! Нет. Тогда это не ты, Виктория. Я тебя знаю. Ты не можешь сдохнуть вот так – просто лечь и умереть!
Черт.
И вообще, сегодня отличный вечер, чтобы начать жизнь заново. Забинтовать раны и…
К черту Катлера! К черту любовь! Если она причиняет столько боли – к черту! Он… мужчина. Всего лишь мужчина, который никогда не станет моим. И он не стоит того, чтобы выбросить свою жизнь на помойку!
Рывком – чудом кран удержался на месте – включила воду. Тугая ледяная струя с шумом разбивалась о керамическую раковину.
Виктория наклонилась и подставила лицо под струю. Обжигающе-холодная жидкость ударяла по щеке…
Отлично, не будет отека. Еще не хватало!
Слепила глаза, стекала по разгоряченной шее, превращала волосы в мокрые холодные сосульки…
