Отлично, не будет отека. Еще не хватало!
Слепила глаза, стекала по разгоряченной шее, превращала волосы в мокрые холодные сосульки…
Хорошо!..
Виктория оскалилась в какой-то яростной улыбке. Холод ударил по зубам.
Живая! Все равно – живая! Я была живой до него. Я была счастлива с ним…Уже не буду, ну так что ж? Что мне терять? То, чего никогда не могло быть…
Это моя жизнь. Моя душа. Я никому не отдам ее.
Виктория смеялась. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой свободной, как сейчас, на мокром кафельном полу, с разметавшимися по плечам волосами, с которых стекала холодная вода – прямо на халат.
Ничего страшного, он ведь уже вымок до нитки…
Джон Катлер бежал по залу аэропорта. Гулкого звука его бегущих ног не было слышно в человеческом шуме.
Кассирша Элен Хант растерялась. Ей показалось смутно знакомым лицо человека с лихорадочно блестящими темными глазами, который потребовал:
– Немедленно. Билет. Нужно в Ронту.
Таких рейсов не было.
В другой раз она, может быть, и разозлилась бы, но сейчас что-то во взгляде странного пассажира подсказало ей, что самый мудрый выход – это посмотреть карту.
Через две минуты Джон Катлер держал в руках билет на рейс Лондон – Кардифф, посадка на который начиналась через восемнадцать минут. Он уже знал, что из Кардиффа поезда на Ронту ходят каждый час.
Джону приходилось опаздывать. Опаздывать по-крупному. На важные совещания, на заключения сделок, которые, естественно, откладывались, а то и вовсе оставались неосуществленными проектами.
Но никогда прежде его сердце не стучало в таком бешеном темпе, и никогда этот темп не зависел так от какого-то там самолетного рейса.
Я успею, обязательно. Все будет в порядке.
Джон не мог сидеть. Он стоял рядом с колонной, точнее, ему казалось, что он стоял, а на самом деле, не отдавая себе отчета в своих действиях, он ходил кругами вокруг этой квадратной опоры, отмечая ритм шагов ударами ладони по холодной мраморной поверхности.
Он не сразу осознал, какие слова повторяет громкий сладкий голос невидимой девушки:
– Лондон – Кардифф откладывается на тридцать минут. Повторяю… Приносим пассажирам свои…
Взорву! Куплю и взорву весь этот чертов аэропорт!
У Элен Хант была отличная выдержка. Все-таки разговаривать с такими психами, как этот, может не каждый. Элен подумала, что она все-таки смелая женщина. И сильная. Ведь обошлось без жертв. Хотя обидно, что он наорал на нее. Ну разве она виновата в задержке рейса?! Мало ли что там с самолетом. Спасибо, Стив, охранник, вмешался.
Джон чувствовал себя очень странно. Если бы ему кто-то сказал еще пару недель назад, что он будет устраивать скандал в аэропорту, что ему будут выписывать штраф за нарушение порядка в общественном месте и что дело по сути будет в риске опоздать на какой-то никому не известный фестиваль любительской песни… Да. Не поздоровилось бы тому человеку. Джон Катлер был хотя и не молод, но очень, очень горяч!
Клер долго лежала, приходя в себя после разговора с Джоном и изо всех сил изображая сон. Но потом и вправду заснула. А проснулась – даже не от самого звука, а скорее от неожиданности его. Из ванной доносился смех Виктории.
Первой мыслью девушки было, что с сестрой истерика, нужно срочно вызывать врача и искать успокоительное.
Клер метнулась к ванной. Забарабанила в дверь. Потом подумала, что может напугать сестру, и дрожащим от волнения, но очень ласковым голосом стала уговаривать ее открыть дверь:
– Тори, милая, пожалуйста, открой.
Девушка даже не ожидала, что ее просьбы будут услышаны так скоро. Дверь распахнулась, и перед ней предстала Виктория. Глаза Клер расширились. Картина была поистине гротескной.
Ее сильная, серьезная во всех смыслах старшая сестра Виктория стола посреди ванной, точнее даже посреди лужи в этой ванной, в абсолютно мокром халате, с мокрыми же волосами и немного безумными, но вообще-то сияющими глазами и яркой улыбкой на губах.
– Что с тобой? – Клер хватило только на этот вопрос.
Виктория порывисто обняла сестру. Клер ойкнула. Она ни в коем случае не ожидала того, что халат оказался не просто мокрым, но и удивительно холодным. В общем, несказанно приятным на ощупь.
В груди Виктории таяли отголоски смеха.
– Что с тобой? – почти жалобно повторила Клер.
– Все хорошо, милая, просто я кое-что решила!
– Что? – не без опаски спросила Клер. С Тори станется: могла решить уйти в монастырь.
– Что все произошедшее – это не катастрофа. Что я все смогу пережить. Что я не перестану быть собой. Что он меня не сломал. Что я по-настоящему хочу петь сегодня!
Клер сжала лицо сестры в ладонях.
– Это правда? – Она все еще искала подвох. Отговорки. Что-нибудь еще, что может быть в конечном счете опасным.
– Да, Клер. Мне почти хорошо. – Виктория расхохоталась. – Только вот холодно!
Смех облегчения – очень чистый и, может быть, излишне громкий, но искренний – родился у нее в груди. Снова объятия.
– Ну вот. – Клер нарочито серьезно, немного исподлобья взглянула на сестру. – Теперь я тоже мокрая. Тебе не должно быть обидно. К тому же в пользу сестры, которой нужно беречь здоровье и голос, я пожертвую свой халат, все еще сухой.
– Тори! Знаешь, теперь мне гораздо спокойнее. Ну, ты поняла. Так вот, это значит, что теперь мне гораздо легче будет сосредоточиться на твоей подготовке к выступлению!
– Хочешь, чтобы я распелась?
– Не-а! На этот счет я спокойна. Хочу, чтобы ты высушила волосы и поехала со мной выбирать платье и делать прическу!
– Ой, правда! – Виктория поморщилась, как от головной боли. – Без тебя я забыла бы.
– Угу. – Клер выбралась из ванной и уже копалась в чемодане в поисках фена. – Это был бы фурор. Ты бы эпатировала публику своим экстравагантным нарядом… и прической!
Виктория наскоро одевалась. Впервые за долгое время ей захотелось улыбнуться своему отражению в зеркале.
– Ах!
– Клер!
Обе сестры заметили это платье одновременно.
– Оно!
– Кажется…
Спустя несколько минут Клер сидела в кресле в бутике, нервно барабаня пальцами по колену – в предвкушении. Виктория что-то долго возилась в раздевалке.
Дорого, конечно! Ну и пускай! Могу я побаловать сестру или нет?!
Наконец Виктория появилась. Клер самым непосредственным жестом зажала рот ладонями – чтобы не завопить от восторга.
Ее сестра была великолепна. Стройную фигуру охватывало длинное платье невообразимого нежнейшего оттенка, голубовато-лилового, таким, наверное, бывает только воздух в сумерках. Строгий и одновременно романтический силуэт, ровные линии, а рукава – из тонкой сетчатой ткани, расклешенные, мягко струящиеся вдоль тонких рук Виктории.
