class="p1">Матвей… он… я не верю. Он угонял машины у богатых и перепродавал их.
— Это не правда. — Обреченно шепчу в пустоту. Чувствую подходящие слезы, сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Горло дико раздирает от удушающей волны разочарования.
— Ты дальше листай, это еще не все. — Леша склоняется надо мной и перелистывает страницы.
Убийства.
Матвей кого-то убил.
Фото с места преступления. Улики. Отпечатки пальцев. Я ничего не понимаю. Этого не может быть.
Голова идет кругом. Отбрасываю от себя папку и хватаюсь за голову. Боль такая острая, что я не могу сдержаться. Кричу в собственные ладони и дрожу. Слышу отдаленно голос Леши, но не понимаю, ко мне ли он обращается.
Мой Матвей не убийца. Он не мог этого сделать.
Сжимаю руки в кулаки так, что ногти царапают собственные ладони. Истерика накрывает разрушительным цунами, и я кричу так громко, что оглушаю саму себя.
Резкий запах заставляет открыть глаза. Леша трясет у меня под носом ватой с нашатырным спиртом, подносит что-то к губам, приходится выпить стакан воды.
— Успокоилась? — жужжит над ухом, разносясь в голове гулким эхом. В висках отбивает набатом… убийца… убийца. — После всего этого ты хочешь быть с ним?
Я молчу. Сильно жмурю глаза.
— Оксана, он подонок. Ты связалась с уголовником!
Я молчу. Сейчас проснусь дома, и ничего этого не было.
— Ты хоть осознаешь, какой опасности он тебя подверг?
Я молчу.
— Я могу отнести это досье в нужные инстанции, и твоего Матвея повяжут уже сегодня вечером.
— Нет! — наконец вскрикиваю я, вскакивая с дивана. — Ты не посмеешь! Матвей хороший! Он хороший!
Остервенело стучу по Лешиной груди, плечам, пока он не хватает кисти моих рук.
— Ты возвращаешься ко мне, и твой Матвей продолжает жить на свободе. Таковы мои условия. Но если ты посмеешь мне соврать или изменить, я убью и тебя, и его. Поняла? — Дышит мне в лицо раскаленным дыханием.
Я не верю ни одному его слову. Все, что в той папке — обман! Но… фотографии, улики… неужели и правда!
Матвей
Плохих парней хоронят тихо. Тем более тех, у которых нет ни семьи, ни приличных друзей. Тех, которых всю жизнь окружали уголовники и бандиты, а главной мечтой было заработать как можно бабок. И на что дядя их тратил?
Ясно на что.
На случайные связи с женщинами. Козино. Дорогой алкоголь. Сигары, которые курил одну за одной. Удивительно, что с таким темпом жизни у него раньше не случился инфаркт. Удивительно!
И очень странно, что его не пристрелили раньше.
Мать часто жаловалась на дядю. Говорила, что это он загнал нашего отца в могилу. Говорила, что это из-за него папа ведет такой образ жизни. Дома редко появляется, иногда месяцами мог пропадать. А теперь я понял, зачем отец это делал. Нас оберегал, боялся в наш дом привести этих бугаев. Весь этот бизнес, который крышевал дядя с самого начала был гнилым болотом, где каждый рано или поздно потонет. Вот и он пошел на дно.
Тело спустили в реку. Мужики сказали, что так точно не найдут.
А кому он сдался? Кто его будет искать?
Пока стояли на берегу, пошел сильный снег. Так мело, что на расстоянии двух метров я видел лишь силуэты страшных лысых и беззубых мужчин.
— Деньги разделим поровну. Там каждому хватит, чтоб из страны слинять. — Прокуренным голосом выговорил тот, что справа.
Я недоуменно перевел на него взгляд.
— Да, надо линять, пока нас свинцом не накормили. Сегодня куплю билет на самолет.
— Бурый, а ты че делать будешь? Ты ж у нас невыездной! — Громко гигикнул лысый и толкнул Бурого в плечо. Тот смухортился и смачно сплюнул в снег.
— В России зароюсь. И буду молиться, чтоб не нашли.
— А ты, Матвей?
Я на секунду закрыл глаза и выдохнул.
Только жизнь пошла в гору! Предложение сделал любимой женщине, планы построил. Решил вырваться, а это дерьмо опять затянуло в свой круговорот. Захлебывайся теперь.
— Я останусь. — Уверенно выдал в ответ, сжимая руки в кулаки.
Увезу Оксану в какой-нибудь другой город. А что нас тут держит? В Сибирь вон поедем! Оксана там училкой устроится, я рабочим пойду, куда возьмут. Без образования тяжело будет. Вытянем. Я просто не могу уехать. Как я оставлю свою черноглазую красотку? Как я скажу ей о том, что между нами все — финиш. Поиграли, и достаточно. Раньше, когда у Ленки отсиживался, таких проблем не было. За угон тачки не убивали. И богатые мажоры за попытки ограбления редко кого стреляли. Не считали нужным руки о нас марать.
Кому дядька мой дорогу перешел? За что его?
— Матвей, ты хоть знаешь, чьи тачки то мы немецкие свистнули? — Бурый покосился в мою сторону, ежась от холода в легкой ветровке.
— Ну и чьи? — криво улыбнулся. Сейчас-то все ответы на вопросы сами ко мне и придут.
— Распутинские!
Я на секунду замер.
— У Андрея Борисовича и раньше с ним контры были, с Распутиным этим. Слышал о нем?
Я нервно сглатываю ком, мешающий дышать. Тело внезапно холодеет, будто тысячи ледяных иголок впились в спину, в затылок, в ноги.
Распутин.
Тот, кто убил моего отца.
Я точно не знаю, но слышал, как дядя года три назад рассказывал кому-то об этом по телефону в пьяном угаре. Пазл сложился как два плюс два. Распутин сейчас криминальный авторитет, говорят даже, что вся Москва под ним ходит. Куда уж нам до его уровня. Эта мразь всех найдет, хоть с собаками, хоть без, про каждого пронюхает. Всех завалит, слушать не станет. По одному, тихо. Как дядю, в его же салоне пристрелили тихо, так и нас уберут. Если бы я раньше знал, что мы за его машинами немецкими охоту ведем, отказался бы.
Конечно, мог бы догадаться.
Автовозы с охраной гонят по ночам, пока никто не видит.
— Матвей, ты че застыл то? — теперь по плечу прилетает не Бурому, а мне.
— Я не могу сейчас уехать. У меня женщина появилась, я ей предложение сделал. Я люблю ее. — Язык срабатывает быстрее, чем мозг.
— Вот если любишь, уезжай. И ей ничего не говори, чтоб не искала и не ждала. Ты сейчас ее можешь в это втянуть. Оно кому надо? Это мы женщин и детей не бьем, а Распутин, мразь редкостная, никого не пожалеет.
Бросить Оксану — равно сдохнуть без нее.
— А если я с ней уеду? В Европу махнем. Тихо, сегодня же улетим! — смотрю на Бурого с надеждой.
