— Я… Ты… — Дебора встала, нервно убрала ноутбук, лязгнула почти неслышным обычно замочком кейса. — Ты сам придешь ко мне просить прощения! — бросила она зло.
По полу звонко и нервно застучали ее каблучки, бесшумно закрылась дверь кабинета. На комнату опустилась тишина.
Пусть эта же тишина будет жить в его голове. Благословенная тишина.
Теперь это была тишина его квартиры. Пустой. Дорого обставленной. Никчемной.
Да, он помнил. Помнил то, с каким интересом она изучала дом Уайнфилдов, даже записывала себе что-то в маленький блокнотик. А он тогда лишь мельком глянул на это: мало ли что может записывать в блокнот молоденькая девушка-литератор? Может быть, она сочиняет новые стихи, чтобы потом, запинаясь и краснея, прочесть их Людвигу.
И помнил, как хорошо она разбиралась в фотоаппаратах. «Работа заставляет». Кажется, так она говорила?.. Да, почти так. Перед глазами всплыла предательская картинка: Николь вертит в руках фотоаппарат, упоминает что-то про его характеристики.
— А ты неплохо в этом разбираешься! — говорит ей Людвиг, любуясь, как сверкают азартом ее зеленые глаза.
— По долгу службы! — Она беззаботно смеется.
И почему он сразу не обратил внимания на эти странные слова? По долгу какой службы человек обязан разбираться в фототехнике? Уж явно это не входит в задания для подготовки к семинарам по литературе. А почему он не придал значения ее последующей странной реакции. Сейчас Людвиг был уверен, что в тот момент Николь была напугана. Бросила на него какой-то странный виноватый взгляд и убежала в парк. Такой взгляд он видел у нее только один раз… Господи, как же он сразу об этом не подумал! Людвиг застонал от досады. Встал, сделал два неверных шага к двери, снова вернулся в кресло. Как он сразу об этом не подумал! Он раскачивался взад-вперед, словно это бесконечное тягучее движение могло заглушить ту боль, которая комком засела у него в груди.
Она обманывала его с самого начала. С того момента как появилась в его доме под видом курьера. «Новые впечатления» для того, чтобы писать. Почти правда. Только полуправда еще худшая ложь, которая разрушает все, к чему прикасается. Зачем она это сделала… с ним? Ответ напрашивался сам собой — из страха. А из-за чего еще лгут! Она испугалась, что он сдаст ее полиции, если узнает, что она на самом деле журналистка. Вот и солгала.
Ну хорошо. Пусть сразу она была напугана до беспамятства. Но потом-то ведь могла сказать. Сколько было удобных моментов. Они так много были наедине… Наедине.
Из груди Людвига вырвался рык. Нечленораздельный, полный горя и гнева. Он вскочил, опрокидывая стол, с грохотом посыпались макеты, карандаши раскатились по углам, он в ярости отшвырнул компьютерное кресло и с размаху впечатал ладони в шкаф. Звук глухого удара разнесся по пустой квартире. Еще один удар — теперь ногой. И пусть соседи вызывают полицию или службу спасения. В психушке ему сейчас самое место. Он отступил и плечом обрушился на шкаф. Всем весом. Он дурак! Идиот! Ладони горели как от ожога, зашлось болью плечо. Только непобедимый шкаф печальной тушей возвышался над ним. Бах! Он вбивал ладонями в стенку из красного дерева всю свою беспомощную ярость. И, если бы мог, вбил бы туда самого себя. Чтобы не было так больно.
А потом его стон перешел в дикий смех. Он хохотал. Навзрыд, захлебываясь собственным хохотом. Идиот! Он ей поверил! Он целовал ее. И намеревался сделать ей предложение! Как смешно! Как же ему смешно! А потом рычание, и крик, и хохот иссякли. Он сидел на полу, широко расставив ноги, и смотрел перед собой ничего не видящим взглядом. Вот все и закончилось. Закончилось.
Как быстро, правда?
Он не мог, не хотел ее видеть. Он не хотел даже произносить ее имя. Словно имя ушло, чтобы остаться с той девушкой. С той, которой он доверял и которая не предавала его. С той, которая так страстно и нежно отдавалась ему в лунной беседке. С той, которая стала его женой. Где-то в другом мире, куда он никогда не попадет.
Пальцы устало били по клавишам ноутбука.
«Я не желаю больше тебя видеть. Я ни о чем не жалею.
Это будет мне отличным уроком о том, что нельзя доверять женщинам. Особенно продажным журналисткам, дочерям крупных политиков. Бедным девочкам, которые живут на стипендию в университетском общежитии. И потому никогда-никогда не видели званого ужина в богатом доме. Я буду, как и прежде, спать с женщинами. Но никогда не подпущу их близко. Никаких отношений, никакой любви. Прощай.
P.S. С нетерпением жду очередного воскресного номера с описанием твоих любовных похождений».
У Николь дрожали пальцы. Она пыталась удержать чашку. Но это было сложно. Особенно сложно — отпить из чашки, потому что зубы мерзко стучат по стеклу, а успокаивающий мятный чай противно стекает по подбородку.
Щеки горели, как будто он отхлестал ее. Словно бил наотмашь по лицу. Как жаль, что он этого не сделал. Николь отстраненно подумала, что, должно быть, сходит с ума. Но мысли выбивались из-под контроля, упрямо навязывая свою странную логику. Если бы он отхлестал ее, тогда ее вина за ложь была бы искуплена. И они снова могли бы быть вместе. Делали же так самураи. Наказывали свою женщину, а потом прощали ее и мирно жили дальше. И растили детей. И любили друг друга.
Что за саморазрушительный бред?.. «Сёгун» Джеймса Клайвела, конечно, книга увлекательная. И спасибо Брайану, что когда-то ее подсунул. Но зачем ей, современной англичанке, впадать в такие крайности? Может, это просто депрессия проявляется у нее таким специфичным образом? И, возможно, ей давно уже стоит обратиться к психоаналитику?
— Николь. Эй, Николь! — Мягкий тычок в бок. — Ну что ты сидишь как мумия?
Внешний мир помимо ее воли потихоньку начал приобретать звук и форму.
— А? — Николь с усилием сфокусировала взгляд.
Экстремальный макияж и вопиющая жизнерадостность. Сьюзи. Ночная Сьюзи.
— Нельзя же весь вечер сидеть вот так, молча вцепившись в свою кружку! Тем более что чай уже давно остыл.
Плохо. Утренняя мрачная Сьюзи была бы сейчас созвучнее.
— Девочки, к столу!
Вот. Теперь добавился еще один раздражитель в лице Полли и ее булочек.
Похоже, внешний мир решил перейти в наступление.
— Я не хочу есть.
— О, она заговорила! — Сьюзен восторженно тряхнула руку Полли. — Поздравляю, коллега. Наша терапия, определенно, имеет успехи.
Но коллега не разделяла ее оптимизма.
— Тише ты, Сьюзи. Не видишь, человеку плохо. — Полли посмотрела на Николь сочувствующим взглядом.
— И что теперь? Ложиться и умирать? — осведомилась Сьюзен, с удовольствием поправляя челку, обрызганную золотыми блестками.
