— Нет, не ожидаю… — согласился он, глядя в сверкавшие от гнева зеленые глаза.
— Хорошо! — фыркнула Элин.
Она сказала все, что хотела, и встала с кресла.
— Нет! — остановил ее Макс, и Элин уставилась на него, догадываясь, что он собирается сказать еще что-то, но, поскольку надо говорить на чужом языке, должно быть, подбирает слова.
Она не хотела уходить, она любила его, она жаждала услышать, что он скажет — даже пусть это будет только требование отработать положенный срок в Италии. И она осталась в кресле.
Теперь, как ей казалось, если Макс и питал какие-то надежды на то, что он ей небезразличен, он с ними распростится. Она ожидала вспышки уязвленной гордости от этого итальянца: сейчас он будет говорить ей «мисс Толбот»… сейчас он скажет, что увольняет ее. Но странно, ничего подобного не последовало. Откинувшись на диване, положив на подлокотник руку, он несколько долгих мгновений изучал ее выразительное лицо, а потом тихо сказал:
— Ты прекрасна, Элин, ошеломительно прекрасна. И вся — комок нервов.
— Нет! — запротестовала она, не успел он договорить.
— Да. Я причинил тебе много зла, а теперь хочу исправить его. И, — добавил он с улыбкой, которая почти обезоружила Элин, — должен сказать, что я тоже нервничаю.
— Ты? Тебе-то из-за чего нервничать? — спросила она и была готова откусить себе язык, потому что невольно призналась, что ужасно волнуется.
Если Макс и заметил это, то не подал виду. Теперь он сидел в напряженной позе, оставив попытки казаться невозмутимым.
— Я очень многого хочу от тебя — тебе… нам совершенно необходимо… — сказал он, а Элин глядела на него, думая, что ослышалась, — я очень многого хочу, и прежде всего — доверия, о котором ты только что говорила.
Ну, разумеется, горько усмехнулась про себя Элин. Она глядела на него и сомневалась в здравости собственного рассудка, который убеждал, что Макс сейчас сделал ей… некое предложение! Она была в полной власти Макса тогда, в шале. Тогда он отказался от нее, но теперь передумал и решил довести интрижку до конца!
— У тебя, конечно, уже готов план завоевания этого доверия? — саркастически поинтересовалась она, тогда как оставшаяся в ней частица разума предупреждала: ей лучше сейчас встать и уйти.
Она беспомощна перед ним. Вставай, Элин. Вставай и уходи, пока не поздно! Пока он не загипнотизировал тебя и не подчинил своей власти…
— У меня нет плана. — (Макс не обратил внимания на ее сарказм — на самом деле он, кажется, знал ее настолько хорошо, что ожидал именно такой реакции. Более того, он решил спрятать подальше свою гордость и принять все, что она скажет. Да поможет ей небо, неужели он так сильно хочет затащить ее в постель? Странно… Однажды она была в его власти, но…) — У меня нет плана, — твердо повторил он, — никакого плана, кроме того, чтобы сказать тебе всю правду.
— Это будет приятное разнообразие! — разразилась она новой вспышкой сарказма.
Но он снова сдержался и даже мягко улыбнулся, заверяя:
— Поверь мне, моя милая, обычно я не лгу. — Элин выделила из сказанного «моя милая» и приказала себе встать, пока может, но тут Макс добавил: — Вот видишь, что ты сделала со мной чуть ли не с первой встречи!
Она сделала с ним? Теперь уже поздно — она не способна сдвинуться с места. Она бросила взгляд в его сторону — у Макса был искренний вид. И Элин, хотя рассудок, если не сердце, кричал, что пора опомниться, осталась.
— Э-э… боюсь, я… э-э… не… — Голос изменил ей.
Но Макс, казалось, даже приободрился.
— Неудивительно, cara, что ты не понимаешь меня, — тихо проговорил он. — Признаюсь, что с тех пор, как мы встретились, я часто сам себя не понимал.
— Да? — Для нее все еще ничего не прояснилось.
— Может быть, будет немного понятнее, если я скажу, что с того самого момента, когда мы столкнулись в дверях, ты занимала все мои мысли.
Элин помнила, очень хорошо помнила ту первую встречу. С того момента она полностью перестала владеть собой. С того момента она чувствовала себя беспомощной перед ним, хотя и не сразу признала это. Но Макс говорит, что та встреча подействовала и на него… Ей просто необходимо услышать больше, выспросить больше.
— Я… ты сказал, что я занимала все твои мысли?
Он кивнул.
— Сначала я уверял себя, что вся причина в том, что ты надменно взглянула и ушла, не проронив ни слова. Ни одна из моих знакомых женщин не поступила бы так.
— Не сомневаюсь! — Она просто не могла удержаться от едкого замечания, сорвавшегося с губ.
К ее величайшей досаде, Макс выглядел скорее довольным, чем обескураженным. Вне всяких сомнений, он улыбался, спрашивая:
— Ты ревнуешь, Элин?
— Как же! — презрительно фыркнула она и была готова ударить Макса, видя его недоверчивую мину. Но раздражение не могло пересилить любопытства. — Так ты говоришь, что я занимала твои мысли совсем по другой причине?
— Именно это я и говорю, — согласился он. — Неужели ты не пожалеешь меня, малышка, узнав, что через несколько дней я обнаружил, что ты не только занимаешь все мои мысли, но и прочно обосновалась в моем сердце?
— Что? — воскликнула Элин. Она слышит от него точное описание ее собственного состояния! Но он же имел в виду не это? Не будь смешной, осадил ее рассудок. — Так ты поэтому решил, что будет очень забавно внушить мне, что я подозреваюсь в воровстве? — с вызовом поинтересовалась Элин.
— Нет, все было не так! — запротестовал он.
— Нет? С моей точки зрения, именно так все и было! — Она испугалась за него не меньше, чем за себя, когда Макс сделал движение, будто хотел подойти к ней. — Я хорошо слышу тебя и оттуда, — решительно заявила она.
На какое-то мгновение Макс совсем приуныл, но потом спросил:
— Ты, наверное, не захочешь подойти сюда?
— Ни за что!
— Элин, знаешь, мне так трудно с тобой!
— Даже под страхом немедленного увольнения скажу: очень рада! — парировала она.
На протяжении долгих секунд Макс изучал сидевшую перед ним бунтовщицу, потом вдруг вздохнул и проговорил почти печально:
— С первого взгляда в твои зеленые глазищи следовало понять, что этот мятежный дух доставит мне массу неприятностей. — И пока Элин снова превращалась в мягкую глину, только ждущую его рук, Макс продолжал: — Но, даже будь я способен предвидеть все мучения, которые причинит мне изящно одетая гордячка, по всей видимости получающая жалованье в моей фирме, я вряд ли повел бы себя иначе.
Мучения! Он, наверное, имеет в виду ногу, говорил Элин рассудок. Но — вмешалось сердце, ее дурацкое сердце — что, если нет? Может быть, и нет, согласился рассудок.
