Вспоминаю тот голос, что услышала из трубки, и меня одолевают сомнения. Слишком явственно он звучал, совсем не телевизионно. И интонации были не киношные и не из рекламы и фраза прозвучала, хоть я и не разобрала слов, очень уж жизненно. На миг представляю, что Гарольд уходит к другой женщине, и мир с его несчетными приятностями и загадками, которые для того и созданы, чтобы их разгадывать и не скучать, вдруг превращается в кучу старого грязного подтаявшего снега, что давным-давно утратил чистоту и новизну и не может радовать глаз – лишь удручает. Чувствую, что углубляться в эти мысли опасно, и дабы спастись, заявляю себе: все это глупые плоды разыгравшегося воображения, последствия треволнений и недосыпания. Перед вылетом в Германию я спала каких-нибудь четыре часа, точнее и того меньше, ведь сон долго не приходил и я ворочалась в кровати, все гадая, что выйдет из моей рискованной затеи. Неудивительно, что теперь сгущаю краски и придумываю то, чего не может быть.
Решаю дождаться Гарольда, удостовериться, что он едет куда-то в деловом костюме и с бумагами в портфеле, вернуться в свой отель и перед встречей с оптовиками хоть немного передохнуть, а от первоначального плана, согласно которому я должна была проследовать за Гарольдом на такси, отказываюсь. Глупо все это, и одному Богу известно, к каким еще приведет заблуждениям и страданиям. Вдруг у самого входа в здешний офис мой любимый столкнется с хорошенькой женщиной – незнакомкой или товарищем по работе? Вдруг улыбнется ей или предложит войти первой? Если я это увижу, наверняка в своем и без того взбудораженном состоянии тотчас сплету тайную историю любви. Тогда до тех пор, пока мы не вернемся с Гарольдом домой и я не удостоверюсь по его поведению, что все мои выводы чистой воды бред, воображение будет кишеть ужасающими картинками: Гарольд ужинает с красавицей, привозит ее в свой номер во дворце, они выпивают по бокалу шампанского… Брр! Лучше об этом не буду.
Проходит немало времени. Если бы не напряженные раздумья, я, наверное, умерла бы на этом диване со скуки. Кто-то из постояльцев спешит по делам, кто-то только вселяется в гостиницу, приходит сменщик портье, потом швейцара, появляется консьерж, но украдкой наблюдать за незнакомыми людьми, хоть порой меня это и увлекает, сейчас нет ни малейшего желания. Лица кажутся похожими одно на другое, а их выражения – смазанными, безынтересными. Голоса звучат монотонно и бесцветно.
Внезапно гул, к которому я успела привыкнуть, разбавляет чей-то беззаботный смех. Чуть поднимаю голову и смотрю поверх газеты в ту сторону, откуда он раздается, в углубление для лифтов. Смеется женщина примерно моих лет, кокетливо запрокидывая головку с пепельно-белыми прямыми волосами, стянутыми узлом на затылке. Смотрю на нее с непонятным любопытством и неизвестно почему ясно ощущаю безотчетный страх. Удивительно! Женщина как женщина. Вполне безобидного вида, только вот зубы крупноваты и особенно выделяются клыки, отчего чувствуешь себя несколько неуютно. Так и кажется, что попадись ты на ее пути – и она, дабы убрать помеху, запросто вонзит эти клыки тебе в шею. Содрогаюсь, но отвести взгляд от незнакомки, будто загипнотизированная не то ее смехом, не то зубами, никак не могу.
– Ты ничего не понимать! – игриво и чересчур громко, так, что слышно на весь вестибюль, восклицает она на ломаном английском.
Только тут я замечаю, что рядом с ней спутник, и, отчего-то холодея, медленно перевожу на него взгляд. Где-то надо мной или прямо у меня в голове грохочет гром. Краски внезапно блекнут, будто окружающее превращается в черно-белый третьесортный фильм. А мое сердце разлетается на десятки кусков, и собрать его воедино нельзя никакими силами.
Сопровождает блондинку, влюбленно на нее поглядывая, мой Гарольд…
На меня ни он, ни она не смотрят, будто я и все прочие люди в вестибюле пустые места. Могла и не тратить столько денег и сил на маскировку, в погибельном отчаянии думаю я, хоть и предпочла бы вообще разучиться мыслить – каждое слово стучит по голове, точно металлический молоток с зубчиками для отбивных по несчастному куску свинины.
Хорошо, что на мне очки. Не то свет – теперь солнечный – ослепил бы внезапно разболевшиеся глаза. Такое чувство, что я, как некий сторонний наблюдатель, очутилась в этом вестибюле по немыслимой случайности, что стоит лишь сесть в автомобиль, который вот-вот за мной прикатит, и вернется прошлая жизнь. Стабильная, размеренная, с привычными людьми вокруг и теплотой драгоценной любви.
– Я потом тебе все объяснить! – провозглашает блондинка, приостанавливаясь посреди вестибюля и легонько с видом хозяйки шлепая Гарольда по плечу.
Тот улыбается идиотской улыбочкой, какой я ни разу у него не видела, и выглядит полурастерянным, полуодурманенным. Усмиряя в себе острое желание подскочить к нему и хорошенько его встряхнуть, чтобы он тотчас отрезвел, сжимаю пальцы. Газетные листы мнутся, недовольно похрустывая.
– А сейчас я спешить! – прибавляет блондинка.
Может, у нее проблемы со слухом? – думаю я, удивляясь, что в состоянии замечать столь несущественные мелочи. Тугоухие вечно горланят.
– В общем, договорились, – произносит Гарольд странно заискивающим тоном. Впрочем, если попытаться взглянуть на него бесстрастно, что, разумеется, весьма и весьма непросто, он напоминает сейчас себя того, каким был, когда ухаживал за мной. Отдаленно. Тогда в его голосе, в поведении – во всем – было как будто больше искренности, уверенности. А может, мне так казалось или просто хочется в это верить. Сейчас, как ни старайся, не разберешься. – Сегодня в восемь. Здесь, в ресторане, – короткими предложениями и тем же голосом говорит он. – Жаль, что так поздно.
Блондинка изгибается в кокетливом движении, покачивая бедрами – по мне, слишком худосочными, – и поводит открытыми плечами. Они у нее, тут уж ничего не скажешь, поразительные – белоснежные, гладкие и блестящие, будто вырезанные из мрамора.
– Рано нельзя, – заявляет она. – У меня важный дела. – Поворачивается к портье и с тем же кокетством, будто заигрывать со всяким мужчиной ее обязанность, что-то спрашивает по-немецки. Я улавливаю единственное слово – «такси».
– Ja-ja, natuerlich! – Портье со счастливым видом указывает через огромное окно на дорогу, у обочины которого стоят такси.
– Danke. – Блондинка поворачивается к Гарольду, с уверенностью собственницы запускает руку в его волосы на затылке, целует прямо в губы, – о ужас! – заботливо вытирает с них фиалковую помаду и, виляя бедрами – на мой взгляд, чересчур вызывающе, – идет к выходу.
Портье и Гарольд провожают ее долгими взглядами. На лице моего бойфренда, – или уже не моего? – по которому, как мне казалось, я, как по книге, умела читать малейшие оттенки его настроения, что-то новое, незнакомое. И некоторое замешательство.
