Иногда я думаю о том, что мне хотелось бы вернуть прошлое. Но дело в том, что невозможно приоткрыть маленькую дверь к определенным воспоминаниям. Только ты принимаешь решение туда заглянуть, дверь распахивается сразу, и все воспоминания – все-все, одним потоком – выливаются на тебя, как цунами, топят, не дают дышать. Так уж устроен человек – не может вспомнить что-то конкретное. Каждое воспоминание тянет за собой другое. И так далеки те наши прогулки у реки, но мне кажется, будто я только вчера вернулся домой и снял полные воды ботинки, хотя говорил тебе, что я ни разу не промочил ноги…
P.P.S: Твой шарф до сих пор у меня. Я часто его ношу.
Адриана – Карлу
Ура! Я заказала билет! Как же это все сложно, не верится, что я выстояла в этой борьбе с бумажками и документами! Прилетаю в ближайший четверг, мой самолет приземляется в семь вечера.
Карл – Адриане
Очень рад! Желаю тебе приятного взлета и мягкой посадки. Буду ждать тебя в аэропорту. Не забудь теплую одежду. Странно звучит, но зима выдалась лютая, холодно даже мне.
Адриана
Мы уже минут пять сидим за столиком в кафе и смотрим друг другу в глаза, но не торопимся заговаривать. В аэропорту шумно, толпы туристов разговаривают на разных языках, перекрикивая друг друга, и даже стеклянная стена не изолирует нас от этого шума полностью. Передо мной стоит маленькая белая чашка с крепким черным кофе, а Карл пьет чай – лесная ягода и еще какие-то неизвестные мне травы – и курит. Теперь уже «Parliament», а не «Lucky Strike», как это было в университете. Он изменил прическу, теперь у него короткая стрижка, которая открывает лоб. Когда он делает очередную затяжку, то хмурится, и на его переносице появляется крошечная морщинка. Он почти не изменился, разве что выглядит загорелым, и в его глазах вместо прежних веселых искорок и мечтательности поселилась глубокая тоска зрелого человека, успевшего многое повидать. И говорит он в своей прежней манере, только с легким акцентом. Мы обменялись лишь парой фраз: «Хорошо ли ты долетела?» «Все отлично». На нем тот самый шарф – зеленый с желтыми вставками. Именно по нему я узнала его в толпе встречающих.
Мне хочется многое сказать, но мысли не желают складываться в слова и быть озвученными. Карл снова затягивается, стряхивает пепел в крошечную пепельницу с логотипом кафе. На его безымянном пальце нет белой полоски от обручального кольца – значит, он давно его не носит. Интересно, какой была его жена? Ивонн . Он написал, что она была похожа на меня. Может, она на самом деле была похожа на меня. Или же ему хотелось так думать. Иногда чей-то образ так крепко заседает у нас в голове, что мы готовы искать его в каждом встречном. Он никогда не был красноречив и эмоционален, но не по причине особенностей темперамента, а потому, что предпочитал глубокие чувства мелким и поверхностным. У него не было времени для того, чтобы тратить себя на глупости. Это всегда было моей прерогативой. Я приносила огонь, а он приносил спокойствие. Таким и было наше сосуществование.
Карл делает глоток чая и возвращает чашку на блюдце. Рядом с ним на столе лежат ключи от машины, и к ним прикреплен брелок – крошечный шар, в котором пойдет снег, если его потрясти. Он носит снег с собой. Наверное, в те зимы, когда в Иерусалиме нет снега, брелок приобретает особую ценность. А, может, он просто напоминает ему обо мне. О тех зимних вечерах, когда мы гуляли вместе и смотрели на снег. Когда мы только начали встречаться, я часто думала, чем же привлекаю его, ведь у меня такой непоседливый характер. Ему нужна Снежная Королева, а не я. Такая, что будет понимать глубину философии этих снежных вечеров, сможет просто молчать рядом. А я не могла молчать, мне было необходимо делиться всем, что я видела и чувствовала – иначе меня разорвало бы от переизбытка эмоций. Может быть, на Ивонн он женился не потому, что любил ее, а потому, что она напоминала ему меня?
Сотовый телефон Карла издает негромкую трель, уведомляя о полученном сообщении, но он не прикасается к аппарату, до сих пор смотрит на меня. У него такие чужие глаза. Может быть, они всегда были такими, просто я недостаточно часто смотрела в них? Или же они стали такими за семь лет, во время которых каждый из нас жил свою собственную жизнь. Он всегда был недосягаем для меня, даже тогда, когда говорил о самом личном. Часть его души была отделена от внешнего мира тонким, но очень прочным черным стеклом. Такая же стеклянная стена, как эта, что отделяет нас от здания аэропорта. Я не могла просто заглянуть за эту стену. У меня был один выход –разбить ее. Но я не хотела этого делать. Поэтому в его образе для меня всегда оставалось что-то таинственное и неизведанное. Были моменты, когда я хотела, чтобы он принадлежал мне целиком, без всяких условностей, но через секунду я понимала, что он перестанет меня интересовать. Так я металась на протяжении всего нашего романа. Карл оказался смелее. Он положил этому конец. Я любила его именно за это. За его недосягаемость . За то, что он умел быть чужим даже в те моменты, когда это было невозможно.
Я ставлю на блюдце чашку с нетронутым кофе. Больше всего на свете мне хочется закричать: «Я люблю тебя, Карл!». Тысячу раз повторить его имя. Кричать так громко, чтобы все за стеклянной стеной повернулись и посмотрели на меня. Но вместо этого я говорю:
– Мне пора.
Карл
Она изменилась – я с трудом узнал ее. Похудела, и браслет, который когда-то был ей впору, свободно покачивается на тонком запястье. Из рыжей превратилась в брюнетку, и теперь у нее длинные волосы – не классический «боб», которому она не изменяла в университетские годы. Почти не накрашена – странно видеть ее такой, когда-то она любила яркий макияж. Разве что глаза остались прежними. Как я и думал. Глаза у людей не меняются. Просто в них с годами появляется глубина . А уж в глубине можно разглядеть все, что угодно.
Она зачем-то заказала крепкий кофе, хотя на моей памяти кофе пила пару раз, да и то растворимый, и всегда добавляла много молока. Курит вторую сигарету за пятнадцать минут, хотя раньше практически не курила – это было моей прерогативой, и поэтому я каждый раз удостаивался строгих выговоров и упоминаний о вреде курения. Курит тот же самый ментоловый «Vogue». Тонкая сигарета ей к лицу. Так и должна выглядеть сотрудница известного в Европе издательства «Сандерс-пресс», заместитель самой Оливии Сандерс, женщины, имя которой уже стало легендой. Элегантное платье, дорогие украшения, ухоженные руки, идеальная прическа, туфли на каблуке, сумочка из хорошей кожи, дорогие сигареты. Я хочу сделать ей комплимент, сказать хоть что-нибудь. К примеру: «Эдри, у тебя прекрасное платье». Или: «Эдри, ты очень сексуально куришь». На худой конец: «Ты будто летаешь на этих высоких каблуках». Но мой язык будто примёрз к небу, и я не могу выдавить из себя ни слова.
