Она зачем-то заказала крепкий кофе, хотя на моей памяти кофе пила пару раз, да и то растворимый, и всегда добавляла много молока. Курит вторую сигарету за пятнадцать минут, хотя раньше практически не курила – это было моей прерогативой, и поэтому я каждый раз удостаивался строгих выговоров и упоминаний о вреде курения. Курит тот же самый ментоловый «Vogue». Тонкая сигарета ей к лицу. Так и должна выглядеть сотрудница известного в Европе издательства «Сандерс-пресс», заместитель самой Оливии Сандерс, женщины, имя которой уже стало легендой. Элегантное платье, дорогие украшения, ухоженные руки, идеальная прическа, туфли на каблуке, сумочка из хорошей кожи, дорогие сигареты. Я хочу сделать ей комплимент, сказать хоть что-нибудь. К примеру: «Эдри, у тебя прекрасное платье». Или: «Эдри, ты очень сексуально куришь». На худой конец: «Ты будто летаешь на этих высоких каблуках». Но мой язык будто примёрз к небу, и я не могу выдавить из себя ни слова.
Мне хочется рассказать ей о том, как я жил все это время. Рассказать о самых незначительных мелочах: о том, как прекрасны вечера в Париже, о том, как чисты озера в Швейцарии. О великолепии Рима и узких улочках Вены. О том, какой вкусный кофе варят в кафе возле моего дома, и запах этот будит меня почти каждое утро – как по мне, так гораздо приятнее будильника. О том, что в Красном море, в Эйлатском заливе, вода так прозрачна, что можно увидеть стайки рыбок, а дальше можно разглядеть в воде коралловые рифы. О том, что в пустыне ночь черна, одинока и холодна, а днем землю беспощадно сжигает солнце. Мог бы рассказать ей о том, что значит для меня здешняя зима.
Я дожидаюсь снега, а когда он идет, то стою возле окна, смотрю на падающие вниз хлопья и думаю о ней. Вспоминаю тот декабрьский день – за неделю до ее дня рождения – когда я впервые поцеловал ее, и мы пошли ко мне домой. Она жила в общежитии, деля комнату с тремя соседками, и отправляться к ней было как минимум недальновидно, а я к тому времени уже снимал собственную квартиру. В тот вечер поднялась настоящая метель – снег кружился в воздухе, не останавливаясь ни на секунду, и был, как казалось, готов унести с собой и нас. Она пожаловалась на то, что ей холодно, я обнял ее за плечи – впервые за все время нашего знакомства мы оказались так близко – и поцеловал. А потом она сказала: «Пойдем к тебе домой, Карл». Любая другая на ее месте стала бы разыгрывать короткие сценки из спектаклей про девушек-недотрог, но она к числу этих девушек не относилась.
Я мог бы рассказать ей, что думаю о ней почти каждый вечер, и о том, что она часто снится мне. Именно она, а не Ивонн, хотя расставание с последней я переживал очень тяжело, и, казалось бы, все должно было быть иначе. Ивонн так и осталась для меня приключением, несмотря на то, что когда-то мы поклялись друг другу умереть в один день. В этой клятве для меня не было никакого смысла. Я уже давно умер. В тот день, когда должен был выглянуть из окна поезда и помахать Эдри рукой на прощание. Но не выглянул. Просто не смог взглянуть на нее еще раз. Я хотел смотреть на нее бесконечно, видеть ее рядом двадцать четыре часа в сутки. Фразы вроде «на прощание» или «взглянуть в последний раз» мой мозг (мое сердце?) просто отторгал, еще до того, как я пытался о них задуматься.
Наверное, мне следовало спросить о том, каким был тот Уильям, о котором она писала, но меня это не интересовало. Я всегда идеализировал ее – вот в чем была моя ошибка. Я дорисовывал ее образ самостоятельно и не слишком заботился о том, что у меня получится далекая от реальности картина. Она скользила по жизни, ее влекло желание узнать как можно больше и как можно больше пережить. А я живу слишком глубоко. Увязаю в моменте. Не могу отпустить до тех пор, пока не проживу момент до конца. Она никогда не поняла бы этого, потому что этот взгляд на жизнь был ей чужд. Поэтому она шла вперед, а я оставался на шаг позади. И всегда видел ее вчерашнюю, а не сегодняшнюю. И в какой-то момент что-то внутри меня сломалось. Я понял, что так больше продолжаться не может. Мы живем в разных мирах, которые выбрали для себя сами.
Она ставит чашку с кофе на блюдце, так и не сделав ни одного глотка. Ее рука лежит на столе, придерживая салфетку. Я думаю о том, что стоит протянуть руку – и я коснусь ее пальцев. Мне хочется взять ее за руку и сказать: «Идем, Эдри, кофе уже остыл, ты ведь все равно не будешь его пить. Мы закажем такси и поедем домой. Я покажу тебе Иерусалим. А то снег растает до того, как ты успеешь на него посмотреть». Мне хочется обнять ее за плечи – так, как тогда, когда мы гуляли в метель – и целовать, не обращая внимания на то, что вокруг полно людей. Хочется запустить пальцы ей в волосы и еще раз вдохнуть запах ее кожи – я до сих пор помнил его, даже лучше, чем запах ее духов.
– Мне пора, – говорит она и поднимается, отодвинув стул.
– Мне пришла в голову отличная фраза. По-моему, так можно назвать роман.
Она приподнимает бровь и смотрит на меня, всем своим видом показывая, что готова услышать эту фразу.
– Дверь в прошлое нужно оставлять закрытой.
