ненадолго на время купания, но потом снова вырубилась, так что в кроватку ее укладывали уже глубоко спящую. Беру ее сумку и иду в ванную — смою с игрушек налипший песок, пока Антон выбирает фильм для вечернего просмотра. Набираю в ванну немного воды и приступаю к сортировке — плюшевое в стиралку, все остальное в ванну. Внутри сумка тоже в песке, поэтому и ее собираюсь закинуть в стирку, но мое внимание привлекает маленький, размером с десять копеек, зеленый стеклянные шарик.
Задумчиво кручу его в руке и, пока в очередной раз не забыла, выключаю воду и иду к мужу.
— Антон, не покупай ей больше такие мелкие игрушки, — показываю шарик.
— Я думал, это ты, — говорит рассеяно, бросая на меня короткий взгляд.
Задумчиво кручу шарик в руке, разворачиваюсь и ухожу. Завтра обязательно поговорю с Федором Ермолаевичем. Хотя мне казалось, воспитав трех детей, он должен знать, что вот такие красивые мелкие вещи дети и пихают куда не следует.
Как-то я отвернулась на две секунды, и Вика почти засунула в нос косточку от арбуза. Шарик для ее носа еще слишком большой, но малышка очень целеустремленная.
Захожу в детскую и кладу шарик в небольшую стеклянную банку, которая уже почти заполнена такими же разных цветов. Возвращаюсь в ванную, домываю и раскладываю сушиться игрушки и заваливаюсь на диван к Антону — он уже вывел фильм на экран телевизора.
— Что смотрим?
— Вышел второй «Аватар». Нравится такое?
— Ты же знаешь, что да, — трусь щекой о его голое плечо.
Чувствую долгий поцелуй в макушку и не могу сдержать счастливого вздоха.
***
Прошла неделя с тех пор, как я нашла стекляшку в сумке дочери и поговорила сначала с Антоном, потом с Федором Ермолаевичем, а потом и с родителями, у которых Вика, впрочем, бывает не так уж и часто. И вот сегодня я снова нашла шарик, на этот раз приглушенного сиреневого цвета.
Антон давно спит, а я лежу на спине и верчу в пальцах очередную стекляшку, которая в лучах лунного света будто светится изнутри. Никак не могу понять, где Вика их находит, и мне это не нравится. Понимая, что уснуть сейчас вряд ли смогу, решаю больше не мучиться и выпить чего-нибудь горячего, что-нибудь успокаивающее и усыпляющее. Если правильно помню, еще должен остаться ромашковый чай.
Резко откидываю одеяло и выползаю из постели, даже не заботясь о том, что муж может проснуться. Обычно просыпается он перед тем, как выехать утром из дома и до машины доходит в полусне. Хотя иногда мне кажется, что он просто делает вид, что уже не спит.
Поправляю задравшуюся майку, выхожу из комнаты и резко замираю, видя тусклую полоску света под дверью комнаты дочери.
От страха сердце подскакивает к горлу, и я толкаю дверь в детскую.
Вика на полу строит башню из мягких кубиков. Напротив нее, обняв колени, сидит подросток с короткими светлыми волосами. Он слишком близко к дочери и, чтобы прикоснуться к ней, ему только руку протянуть. Мне же нужно пересечь комнату, между нами край кроватки и раскиданные по ковру игрушки. Наши с ним взгляды встречаются. В моем наверняка паника, в его — досада.
— Антон! — кричу изо всех сил, надеясь, что если муж не проснется, то крик хотя бы спугнет странного гостя.
Вика вздрагивает, испуганно оборачивается, но тут же радостно мне улыбается. Пытается встать, неуклюже заваливается, но её ловит парень, и меня захлестывает ужас от того, что теперь она у него на руках.
— Ты кто?! — в голосе проскальзывают истеричные нотки.
— Сложно объяснить, — спокойно отвечает, не отпуская обнявшую его шею дочку.
— Зачем тебе Вика?
— Я с ней играю, — пожимает плечами.
— Зачем?!
— Какого… — слышу за спиной голос Антона и чувствую неимоверное облегчение — не думала, что он проснется.
Не разбираясь особо, он повторяет свой трюк с метанием предметов*. Несмотря на то, что неведомая мне вещь летит с такой скоростью, что в воздухе видно только мелькнувший розовый мазок, парень успевает отвернуться, прикрывая Вику плечом.
(*о меткости Антона и его трюках подробнее в романе «Дом напротив».)
Пластиковая коробочка с закругленными краями, которая оказывается радио-няней, тормозит, зависает в воздухе, так и не достигая цели, и падает плашмя. Звук поглощает ковер с толстым ворсом, но я все равно вздрагиваю.
— Я все объясню, — говорит подросток, едва заметно поворачивая голову. — Только не надо больше кидаться предметами.
***
Где-то на изнанке, за несколько лет до рождения Вики
Рэв спускался в подвал по каменным ступеням и, несмотря на свои шесть лет, задумчиво хмурил брови. Сфера предков светилась в темноте запертой комнаты, и свет этот, казалось, проходит даже сквозь толстые каменные стены и тяжелую, обитую металлом дверь. Мальчик с силой сжал тяжелый ключ, свисающего с его шеи на слишком толстой цепи. Отец говорил, что истинные короли тщательно скрывают свои страхи, но в темном подвале можно не претворяться. И хоть не дрожала рука, вставляющая ключ в появившуюся из ниоткуда замочную скважину, сердце заходилось как сумасшедшее.
Мальчик понимал, что обряд разделения души — это привилегия, но от этого не становилось легче. Любая привилегия несет с собой ограничения — это ему тоже объяснил отец. «Разделение души» способно уберечь короля — дать ему возможность вернуться после смерти.
Рэв впервые спустился к предкам без сопровождения отца. Уперся ногами в пол, с трудом открыл тяжелую дверь и на миг зажмурился от ударившего в глаза холодного голубого света. В центре на кованой серебряной треноге полыхает белыми молниями наполненный расплывчатыми тенями ярко-голубой шар. Закрыв за собой дверь, вернул ключ на шею и медленно приблизился к сфере, пристально разглядывая в её глубине призраков умерших королей.
Танцующие вокруг сферы молнии бросали блики на сосредоточенное лицо мальчика, высветляя до прозрачности голубые глаза. Рэв поднял ладони и без колебаний протянул их сквозь жалящие молнии, чтобы приложить к сфере. Он впервые прикасался к ней. По пальцам растеклась прохлада, а голову наполнили разрозненные голоса.
Рэв не закрывал глаза, хотя зажмуриться хотелось. Не отнял руки, хотя хотелось отскочить. Он вслушивался, пытался разобрать, что шепчут ему умершие. Это было не обязательно, но где-то там, в глубине, его старший брат — истинный наследник, тот, чье место пришлось занять Рэву.
«Рэв…», — услышал и замер, боясь, что ему
