Карие глаза Себастьена потемнели, страстные губы раскрылись. Они не сводили друг с друга глаз, любуясь дорогими чертами.
— Я так люблю тебя, Джеллис. Ты одна — целый мой мир. А теперь улыбнись мне, — прерывисто скомандовал он и сел рядом с ней, медленно притягивая к себе. — Так много времени потрачено впустую.
— Я не могу, — закрыв глаза, Джеллис коснулась его губ и почувствовала знакомый толчок в груди, когда он нежно дотронулся до ее языка своим. — Медленно поцелуй меня, — пробормотала она. — Давай займемся любовью и будем говорить по-французски. Ты всегда ласкал меня и что-то приговаривал по-французски.
— Потому что этот язык создан для любви.
— Да. Поедем домой.
— Во Францию?
— Да. Я соскучилась по моим друзьям.
— Ты не хочешь больше оставаться в Англии после того, как снова вернулась здесь к жизни?
— Не хочу. Я люблю Англию, но теперь Франция — мой дом.
— Хорошо. Мы поедем домой после Рождества. Я свяжусь с Жераром, поручу ему отыскать для нас квартиру побольше или дом, и няню. А теперь хватит, мы и так слишком много болтаем.
Он приподнялся и притянул ее к себе, потом лег сверху и наклонился для поцелуя. Медленного, глубокого поцелуя, который начинался в уголках ее губ, а потом становился все более настойчивым, требовательным. От этого поцелуя у нее неистово заколотилось сердце. Голова стала неимоверно тяжелой, в сознании у нее все затуманилось, чувства как бы растворились, оставались лишь обнаженные нервы и возбужденная плоть. И вскоре одних поцелуев стало недостаточно.
— Сколько еще дней? — хрипло спросил он.
— Один, — ответила она.
— Попробуем?
— Да.
Она посмотрела на него потемневшими от страсти глазами, отдаваясь теплу его тяжелого тела, и провела пальцем по небольшому шраму у него на скуле.
— Откуда это у тебя?
Себастьен более удобно устроился на диване, наслаждаясь собственным возбуждением. Он накрыл собой ее изящное тело и любовался ее прекрасным лицом.
— Я отправился в плавание, потому что ты говорила, я раньше этим занимался. А во время шторма вылетел за борт.
— На тебе не было защитного шлема?
— Не помню.
— Врунишка.
Себастьен улыбнулся. Медленной, необыкновенно милой улыбкой. И снова поцеловал ее. Он наслаждался этими ласками, вспоминал прежние поцелуи, и сердце его билось все быстрее и быстрее.
— Интересно, можно ли раздеться, не отдаляясь друг от друга? — гортанно спросил он. — Возможно ли это? — повторил он по-французски.
Джеллис так же медленно улыбнулась и с таким же французским акцентом сонно пробормотала:
— Очень даже возможно.
— Но ведь я ранен, — тихо прошептал он. — Так что тебе придется поухаживать за мной.
Джеллис, возбужденная, разгоряченная, начала со свитера.
— Любовь под музыку, — прошептал Себастьен, едва по радио снова начали транслировать веселые песенки. Они сняли с себя почти всю одежду.
— Да. Приподнимись-ка.
Себастьен подчинился.
Она прижалась лицом к его обнаженной груди, как котенок, потерлась босыми ногами о его икру и посмотрела на пламя.
— Ты помнишь, как мы в первый раз занимались любовью? — тихо спросила она.
— Да.
Она улыбнулась и подняла голову.
— Я расплел твою косу. Вот так. — Он потянул за ленточку, принялся распутывать длинные пряди и удовлетворенно вздохнул, когда волосы упали ей на плечи. Потом расправил пряди вокруг полных грудей Джеллис, и карие глаза его потемнели. — Я хочу, чтобы ты любила меня, — настойчиво, сдавленным голосом произнес он с еще более заметным, чем обычно, акцентом. — Так, как раньше…
Джеллис перестала улыбаться, темные глаза ее затянула поволока страсти, она коснулась его губ своими губами и закрыла глаза, чтобы лучше ощущать его обнаженное тело. И издала протяжный вздох наслаждения, от которого ей хотелось плакать.
— С возвращением домой, — тихо выдохнула она.
Огоньки рождественской елки весело поблескивали, шторы скрывали ночную тьму, младенец спал в коляске, огонь в камине тихонько потрескивал, а двое влюбленных на диване превращали рождественскую сказку в быль.
Уже было (франц.)
Раз, два, три (франц.).
Добрый вечер (франц.)
Как вас зовут? (франц.)
А вас? (франц.)
Медвежонок Аль (англ.).
Нет? (франц.)
