Девушка вздохнула и сделала еще небольшой глоток, прежде чем продолжить.
– Дела быстро пошли в гору, и скоро мы переехали в новую большую квартиру, я стала ходить в гимназию, а папа задаривал нас подарками, которые привозил из частых поездок за границу. Мы тоже ездили, когда он мог взять нас с собой. Деньги не испортили его, и, несмотря на то, что у него оставалось меньше времени на семью, мы всегда чувствовали, как он заботится о нас.
Яна допила стакан, положила его на стол и тут же взяла стакан Евгении. Та не возражала, сочувственно глядя на побледневшую девушку.
– Тот полуспортивный седан отец купил, после того как они с мамой посмотрели какой-то из фильмов о Джеймсе Бонде, и мама восхитилась автомобилем, которым Бонд управлял. Отец всегда обожал делать сюрпризы… Тогда это воспринималось просто и естественно, а сейчас я даже не понимаю, как он умудрялся находить время на это. По одной случайно брошенной фразе, даже взгляду он сразу понимал наши желания и потом выполнял их, как добрый волшебник. Это, кстати, было единственным пунктом, из-за которого родители спорили: мама считала, что он избалует нас.
Девушка помолчала, затем продолжила свой рассказ глухим невыразительным голосом:
– Отец очень любил русский север, его необычную архитектуру, монастыри… Мы собирались поехать в Новгород всей семьей. Но в последний момент я простудилась. Не так серьезно, чтобы со мной надо было оставаться, но в поездку меня решили не брать. Я не возражала. К тому времени я поступила на первый курс университета, и меня захватила студенческая жизнь, новые друзья… Звонок раздался поздно ночью, когда все мои гости уже разошлись. Долго не могла понять, что мне пытаются сообщить… наверное, не хотела осознавать это… что… осталась совсем одна. Потом мне объяснили: случилась какая-то неполадка с рулевым управлением, машина слетела в кювет, перевернулась и почти сразу загорелась. Они не смогли выйти… наверное, были без сознания от удара.
Яна выпила стакан до дна мелкими глотками, как будто это была вода. Зеленая теплая вода с карамельно-мятным послевкусием. Евгения потянулась было к девушке, очевидно, желая утешить ее, но это оказалось затруднительно из-за выбранной той позы со скрещенными ногами и руками, держащими опустошенный стакан.
– А бабушки, дедушки, дяди, тети? – спросила Евгения.
– У нас никого не было… то есть у родителей не было ни братьев, ни сестер, а их родители к тому времени, к счастью, уже умерли. И я тоже долгое время жалела, что не умерла.
– Но почему? Как так можно? Тем более что у тебя была учеба, свои жизненные интересы… Это должно было помочь, разве нет?
Яна криво усмехнулась и с сожалением посмотрела на пустой стакан, прежде чем ответить.
– За учебу надо было платить. А через месяц после похорон, которых я, кстати, совсем не помню, начались звонки… Определенные люди прямым текстом заявляли, что отец занимал у них большие деньги на развитие бизнеса и не успел вернуть. Квартиру пришлось продать, чтобы отдать им эти долги… До сих пор жалею, что не сумела ее сохранить. Хоть мне и тяжело было остаться там одной, но все же в этом доме была настоящая любовь. И настоящее счастье.
– И что же ты потом стала делать? – босс бессознательно вцепилась обеими руками в обивку дивана и с болезненным выражением лица смотрела на девушку.
– Перевелась на заочное отделение, начала работать… Мне помогли, – уклончиво ответила Яна, проведя ладонью по внезапно увлажнившимся векам.
Евгения горько вздохнула.
– Я понимаю тебя, поверь… И… мне очень жаль. Что это произошло в твоей жизни и что тебе пришлось все сейчас вспомнить.
– Ничего… Я все равно никогда не забывала об этом.
– Они тебе снятся? – неожиданно спросила Евгения.
– Нет… никогда, – Яна автоматически ответила правду. – Но есть… другое. Однажды я зашла в бывшую комнату брата, которого просто обожала, ведь Костик был потрясающе добрым, и веселым, и… В общем, я зашла в его комнату, когда искала какие-то недостающие документы для продажи квартиры и подумала, что они могут быть там. И тут на его маленьком столике, где он обычно рисовал или лепил из пластилина, увидела овечку. Ты знаешь, дети часто делают в садике разные смешные штуки из еловых шишек или соленого теста. А Костик еще ходил в школу искусств… Так вот, я увидела эту овечку и не сразу поняла, из чего она была сделана. Я взяла ее в руки и поразилась, какая она легкая. Это оказалась скорлупа куриного яйца, подкрашенная, с приклеенными ногами, на которых были нарисованы копытца, с приклеенными же шерстинками… Но внутри она была абсолютно пустой.
Яна тяжело вздохнула, и Евгения тоже. Им обеим непросто давался этот разговор.
– Сначала, после похорон, я долго не могла осознать, что же во мне изменилось. Вернее, изменилось во всем мире. Все стало не так. И только взяв в руку эту овечку, я поняла.
– Что поняла? – спросила Евгения, потому что девушка вдруг замолчала.
– Пустота… Она была вокруг и в то же время у меня вот здесь, – девушка приложила свободную ладонь к грудной клетке. – Лишь тогда я нашла слово тому, что чувствовала все это время. Я ощутила себя невесомой пустой оболочкой… Потом ничего не помню… Очнулась на полу, когда был уже вечер, а овечка… от нее остались только маленькие кусочки скорлупы в моих сжатых пальцах. С тех пор она снится мне.
– Овечка? – переспросила Евгения.
– Пустота, – ответила Яна, рассеянно глядя в окно.
Сейчас, когда она закончила свой рассказ, нервное напряжение, мобилизовавшее ее, не дававшее поддаться алкогольному туману, постепенно отходило, и освободившиеся позиции торопился занять выпитый ею абсент. Девушка чувствовала, что с каждой секундой становится все пьянее, но была совершенно не против этого.
– Я тоже теряла близких людей, и поверь, понимаю, каково тебе, – сказала тем временем Евгения.
– Да, твой муж, я слышала, – безразлично отозвалась Яна, переводя взгляд от окна куда-то в угол.
– И не только он, – произнесла Евгения. – Я расскажу тебе… о себе, о своей семье, свою правду.
– Сейчас? – Яна с трудом сфокусировала взгляд на сидящей рядом с ней темноволосой девушке.
– Нет, в другой раз… На сегодня хватит трагедий.
Евгения грустно улыбнулась и осторожно провела ладонью по лицу помощника, стирая последнюю невысохшую слезу с ее щеки. Что-то здесь было не так, и Яна понимала это даже сквозь уплотнявшуюся вокруг нее зеленоватую мглу.
– Ты улыбаешься? – осознала внезапно она. – Да еще после всех ужасов, которые я тебе рассказала?
– Извини… Просто… некоторые люди улыбаются, когда им очень грустно.
