Он подошел к двери, прислонился к косяку и наблюдал за ней. Дорис неторопливо продолжала заниматься своим делом. Знает ли она, думал он, как возбуждает? Одно присутствие при этой бесхитростной процедуре распалило его, пробудило неуемное желание, переходящее в нетерпимую боль.
Женщина все знала. Ее взгляд, пробежавший по его отражению в зеркале и остановившийся на паху, ее довольная улыбка подтверждали, что она все понимает.
Расчесав волосы, Дорис уставилась на гребень — большой, яркого цвета, с широко расставленными зубьями.
— Откуда у тебя эта прелесть? Такими расчесываются только женщины, у меня такой же. А этот чей?
Он удивленно придвинулся к ней.
— Единственной особой женского пола, побывавшей здесь кроме тебя, была твоя малолетняя дочь, — рассмеялся он.
— Значит, ты привез его сюда, когда переехал, и принадлежал он какой-то другой особе, что была в твоей жизни.
Тед остановился за ее спиной, настолько близко, что коснулся тугой женской ягодицы своей выпуклостью под шортами.
— В моей жизни не было никого, кроме тебя. Мне нужна была только ты.
Дорис бросила злополучный гребень на полочку и голосом декламатора произнесла:
— О, мой верный поклонник, ты — прелесть. Лжец, но милый лжец.
Не выдержав столь долгих истязаний, Тед припал к обнаженным плечам, обхватив грудь истосковавшимися по ней руками. Его взгляд был прикован к ее отражению в зеркале: губы жадно раскрыты, глаза полны сладкой истомы и… зовут, желают, требуют. Она хотела его. Дорис Тейлор жаждала отвергнутого. Десять лет он мог лишь мечтать об этом. Столько долгих одиноких лет он был одержим ею.
Затуманенным взором и с затаившимся дыханием женщина наблюдала за его отраженными движениями: как он распутывает концы полотенца на ее грудях, высвобождает их из-под махровой ткани, тут же падающей на пол, и опускает темные от загара руки на ее белый живот. Глядя в зеркало и прижимаясь к женским бедрам, неловкий любовник ругнул себя за суетливость и неопытность. Он-то полагал, что сумеет с этим справиться с большой зрелостью, по крайней мере, с неким подобием сдержанности. Он думал, что сможет долго целость и ласкать любимую, прежде чем овладеет ею так, как это виделось лишь в эротических снах. Ему хотелось неторопливо, постепенно распалять ее и свое собственное желание, пока оно не станет нестерпимым, пока они не смогут дольше вынести жажды друг друга, отчаянной, сокрушающей…
Но он уже готов был закричать: сейчас я умру, если не проникну в тебя!
Она тоже опустила руки, стыдливо прикрывавшие грудь, переплела свои и его пальцы и медленно направила их вверх — по животу, по грудям, пока они не коснулись сосков.
— Дорис, я хочу, — прошептал, попросил, потребовал он, и женщина с силой прижалась к нему спиной, запрокинув голову навстречу жадному поцелую. Встретив раскрытыми тубами его язык, она выскользнула из объятий, обвила руками его шею и ответила на поцелуй со всей страстью и готовностью сдаться.
Он перенес ее на руках в спальню и, отделавшись с помощью женских рук от одежды, отбросив покрывало, нетерпеливо увлек за собой в постель. В то же мгновение их тела слились в единое целое и он проник в нее.
Обмякшая под его яростным напором, женщина вскрикнула и тут же сделала одно небольшое движение, один лишь выпад тазом, затем еще и еще. И его плоть отреагировала так энергично, что он громко застонал и впился пальцами в ее вскинутые в стороны бедра.
— О-о-о, Дорис, — выдавил он из себя.
Она же, в такт ему и себе, настаивала:
— Да, милый, так, так, так…
Женщина продолжала неистовствовать, и он, забыв о сдержанности, делал все более сильные и быстрые махи своим мускулистым телом, теперь уже ее заставляя упоенно стонать все громче и громче. Она в исступлении вторила его движениям, бурно встречала, втягивала глубже и глубже. Блаженствуя после своего заключительного аккорда, она погрузила в сладостное состояние невесомости и его, вобрав в себя все, что он мог отдать, опустошив…
Сделав последний судорожный выдох, Тед приник к ней обессиленный и умиротворенный. Дышавшая с трудом Дорис прижимала его к себе, медленно и нежно поглаживая ладонью спину любимого. Они все еще парили в заоблачных высях своей необузданной страсти, не желая спускаться на эту грешную и суетную землю, где каждому из них предстояло столько неведомого…
Гораздо приятней предаваться любви.
— Черт, я чувствую себя, как сверхпылкий юнец, — довольно улыбнувшись, пробормотал Тед.
Прижимая его еще сильнее, она пошевелилась под ним.
— Только не с моей точки зрения.
— Я даже не успел поцеловать тебя так, как хотел.
Дорис ответила ему многообещающим взглядом.
— Мы ведь только начинаем, разве нет?
Он чуть приподнялся, глядя ей прямо в глаза, и без смешинки на лице, вполне серьезно ответил:
— Я хочу, чтобы это продолжалось долго-долго, всегда.
Последнее слово он произнес, уже поцеловав ее. И его поцелуй пробудил в ней волну жара, наполнил надеждой, дал веру. Если он делает все так страстно, если может целовать так сладко, значит все-таки любит, а если по-настоящему привязан к ней…
Может, в один прекрасный день он простит ее.
Целуя ее снова и снова, он скользнул языком в ее рот, умиротворяя и вновь возбуждая не частыми, но энергичными движениями тела. Его руки ласкали груди, касались сосков, скользили по животу туда, где ее плоть все еще удерживала его. Когда пальцы тронули густые завитки и опустились чуть ниже, она, задыхаясь, прикусила свою нижнюю губу. Не чувствуя прилива новых сил, он продолжил столь интимную ласку, приведшую ее в трепет, что она с остатками воздуха выдохнула:
— О, Тед, не-е-т…
— Не то говоришь, миленькая. Ты должна сказать: "О, Тед, да…" — Он коснулся ее еще глубже, стал гладить с нежным нажимом чувствительную плоть, и она снова задохнулась.
— О, Тед, пожалуйста, — беспомощно прошептала любимая, и он улыбнулся.
— Вот, уже правильнее.
Она просто умирает. В ней накапливается столь бурная реакция, что вот-вот разорвет на миллион клочков, но, ох, умрет она осчастливленной последним мигом блаженства. Он умеет, знает, как это нужно сделать, чтобы позволить ей…
Трепетный жар охватил каждую клеточку, обжигая, испепеляя, пожирая воздух из легких. Вскрикивая, она все крепче смыкала под ним свои руки и ноги, вжимаясь в него от немыслимого наслаждения, веря, что он не даст ей рассыпаться от потрясшего ее содрогания…
Обессилено распластавшись на простыни, женщина прильнула губами к его уху и еле слышно, бездыханно прошептала то, что он хотел услышать:
