Закончилась зима, наступила весна, когда ласточки летят домой, как в данном случае, на север. Эта зима, одна из череды похожих зим, оказалась довольно трудной. Чем чаще моргала кокетливая дама, тем больше досаждала ей попавшая в глаз песчинка. Несмотря на загорелые лица поклонников и бросавшие в жар ледяные коктейли, она никак не могла избавиться от песчинки, сколько ни моргала. Вдыхая аромат мимозных шариков, она думала о сидящем в библиотеке муже и об аккуратной, опытной, но немного простоватой секретарше, записывающей все, что бы он ни сказал.
«Как может мужчина выносить такое! И как же она, эта его маленькая простушка, может такое выносить?!» — мысленно изумлялась жена.
Она имела в виду диктовку, десять часов à deux[37], когда их разделяли лишь ручка и поток слов.
Что же делать? Со временем положение не улучшалось, наоборот, становилось хуже. Маленькая секретарша перевезла в дом мать и сестру. Мать стала кем-то вроде поварихи-экономки, а сестра — старшей горничной, она отлично стирала и следила за «его» одеждой, великолепно чистила и гладила костюмы. Муж прекрасно устроился. Старушка мать была мастерицей по части простых блюд, а сестра и вовсе выше всяких похвал исполняла роли valet de chambre[38], прачки, старшей горничной, к тому же, расторопно прислуживала за столом. И все трое старались быть разумно бережливыми. О состоянии его дел женщины знали не хуже, чем он сам. Секретарша ездила в город, когда кредитор становился опасным, и всегда улаживала финансовый конфликт.
У «него», конечно же, были долги, и он работал, чтобы погасить их. Но, даже будь он сказочным принцем, который мог бы призывать муравьев на выручку, ему повезло бы меньше, чем теперь, когда он имел в услужении такую секретаршу с такой семьей. К тому же, им всем почти ничего не платили за их труд. А ведь они каждый день демонстрировали чудо с хлебами и рыбой[39].
«Она», конечно же, была любящей женой, тем не менее из-за нее он влезал в долги, да и уехав, она оставалась самой расходной статьей в его бюджете. Однако, стоило жене появиться «дома», семья секретарши принимала ее с неутомимой заботой и вниманием. Даже возвратившийся из Крестового похода рыцарь не мог рассчитывать ни на что подобное. Жена чувствовала себя королевой Елизаветой в Кенилворте[40], государыней, наносящей визит верным подданным. Правда, не исключено, что в бочке меда все же была ложка дегтя! Неужели секретарша, ее мать и сестра не вздохнут с облегчением, вновь отделавшись от нее?
Они возражали. Нет! Нет! Они ждали ее, молились и верили, что она приедет. Им бы очень хотелось, чтобы она заняла свое законное место хозяйки и «его» жены. Ох уж это вечное «его» жена!
«Его» жена! Нимб над его головой казался вполне естественным, а над ее — каким-то недоразумением.
Мама-повариха была «черной костью», так что за приказаниями приходила старшая горничная.
— Миссис Джи, что прикажете подать завтра на ланч и на обед?
— А что вы обычно готовите?
— О нет, мы ждем ваших приказаний.
— А мне бы хотелось знать, что вы готовите обычно.
— Мы не планируем заранее. Мама идет в лавку и выбирает что получше и посвежее. Однако она подумала, что теперь вы захотите вести хозяйство по-своему.
— Ну, не знаю! Не очень-то я в этом разбираюсь. Скажите маме, пусть все остается по-прежнему. Не сомневаюсь, она лучше знает, что и как.
— Может быть, хотите что-то особенное на десерт?
— Нет, я безразлична к сладкому, и, насколько вам известно, мистер Джи тоже. Так что не беспокойтесь ради меня.
Невыносимо! В доме все было безукоризненно отлажено, все шло как по маслу, и неопытная, экстравагантная жена не посмела вмешаться, увидев поразительную, вдохновенную бережливость!
Секретарша с матерью и сестрой вели хозяйство, практически не тратя денег!
Потрясающие люди! И они же еще устилали ее путь пальмовыми ветками!
Однако от всего этого ей было не по себе.
— Тебе не кажется, что они идеально управляются с хозяйством? — неуверенно спросил он жену.
— Еще как идеально! Просто мечта! — ответила она. — Полагаю, ты совершенно счастлив?
— Я совершенно доволен, — отозвался он.
— Вижу, что доволен. Великолепно! У меня так никогда не получалось. А ты уверен, что тебе это не вредит?
Она исподтишка посмотрела на мужа. Выглядел он отлично и показался ей очень красивым — все такой же неотразимый позер, к тому же, необыкновенно ухоженный и прекрасно одетый. Самоуверенность и добродушие очень идут мужчине, но такие свойства он приобретает, лишь будучи хозяином в своем курятнике, ведь таким его делают куры.
— Уверен! — проговорил он, вынимая изо рта трубку и насмешливо улыбаясь. — Разве по моему виду скажешь, что мне это вредит?
— Нет, — торопливо согласилась она, подумав, естественно, как полагается современной женщине, прежде всего о его здоровье и комфорте, ведь без них не может быть счастья.
И тотчас пошла на попятный.
— Но, может быть, это не очень хорошо для твоей работы, даже если хорошо для тебя, — сказала она тихо, зная, что он не потерпит насмешек над своей работой. Но и он знал этот ее тихий голос.
— Ты о чем? — спросил он, ощетинившись.
— Ну, не знаю, — вроде бы беспечно отозвалась она. — Наверно, если мужчина всем доволен, это плохо для его работы.
— Вот уж не думаю! — произнес он, совершив театральный проход по библиотеке с трубкой в руке. — Если учесть, что я работаю по двенадцать часов, а когда у меня короткий день, то по десять, полагаю, меня комфорт не испортил.
— Да, не испортил.
И все-таки она осталась при своем мнении. В его комфортной жизни главными были не вкусная еда и мягкая постель, а то, что никто, ни один человек, не говорил ему ничего поперек.
— Мне нравится думать, что его ничто не раздражает, — поделилась секретарша с его женой.
«Ничто не раздражает!» Ничего себе существование для мужчины! Находиться в окружении женщин, которые защищают его от всяких «раздражителей». Если что-то и должно раздражать его раненое самолюбие, то как раз это!
Так думала жена. Но что можно было поделать? В полночной тишине она слышала, как в дальней комнате он, не прерываясь, монотонно диктует, словно Бог — Самуилу, и ей представилась маленькая фигурка секретарши, торопливо стенографирующей его слова. А солнечным утром, когда он еще нежился в постели — он никогда не вставал раньше полудня, — с другой половины дома донеслось отчетливое стрекотание пишущей машинки, словно где-то там поселился очень большой кузнечик. Несчастная секретарша перепечатывала свои записи.
