Ах, если бы только, если бы только она вновь могла остаться одна, холодная и недоступная! Если бы только она могла вновь стать собой, холодной и недоступной! Неужели когда-нибудь она сможет, сможет, сможет вновь стать собой?
Но и в эти минуты Принцесса не испытывала к Ромеро ненависти. Дело было не в нем, а во всемогущем роке, преследовавшем ее. Самого Ромеро как будто даже и не существовало.
На другой день Ромеро не разрешил Принцессе разжечь огонь, боялся дымом привлечь внимание. День был серый, Принцесса замерзала. Ромеро находился поблизости, разогревал суп на керосиновой печке, тогда как она лежала, закутавшись в одеяла.
Ближе к вечеру Принцесса накрылась с головой и разрыдалась. Никогда в жизни она не плакала. Ромеро стянул одеяла, чтобы посмотреть на нее. Принцесса билась в истерике — от безысходности. Он опять накрыл ее и, выйдя из хижины, поглядел на горы, где облака уходили в сторону, почти не оставляя после себя снега. День был ветреный и мрачный, ужасный был день, словно лютая зима уже начала свой поход.
Принцесса проплакала несколько часов. После этого они больше не разговаривали. Настала мертвая тишина. Ромеро не прикасался к Принцессе. Ночью она дрожала, словно умирающая собака. Ей казалось, что от этой тряски непременно что-то разорвется в ее теле, и она умрет.
В конце концов она не выдержала и заговорила.
— Вы не могли бы развести огонь? Я замерзла.
У нее зуб не попадал на зуб.
— Идите сюда, — отозвался Ромеро.
— Я бы п-предпочла… чт-т-тобы вы раз-ззвели огонь, — сказала Принцесса, с трудом выговаривая слова, настолько сильно клацали зубы.
Ромеро встал и развел огонь. В хижине стало теплее, и Принцесса заснула.
На третий день было все также холодно и ветрено. Но светило солнце. Ромеро с помертвевшим лицом молча ходил вокруг хижины. Это было ужасно и так походило на агонию, что Принцесса была готова на все, лишь бы прекратилось это самоистязание. Если бы теперь он попросил ее вместе отправиться обратно и выйти за него замуж, она согласилась бы. Какая разница? Уже никакой.
Но он не попросил. Его страсть умерла, сердце превратилось в кусок льда. Но он по-прежнему был начеку.
На четвертое утро, сидя на солнышке и кутаясь в одеяла, Принцесса заметила двух всадников, перебравшихся через заросший травой хребет — крошечные фигурки. Она вскрикнула. Ромеро стремительно обернулся и тоже увидел их. Они искали тропинку.
— Это за мной, — сказала Принцесса.
— Muy bien[36], — отозвался он по-испански.
Ромеро взял ружье, зарядил его и сел, положив его на колени.
— Ой! — воскликнула Принцесса. — Только не стреляйте.
Он поглядел на нее.
— Почему? Вы хотите остаться со мной?
— Нет. Но все равно не стреляйте.
— Я не хочу попасть в тюрьму.
— Вы туда не попадете. Только не стреляйте!
— Буду стрелять, — пробурчал Ромеро.
И тотчас опустившись на колени, он старательно прицелился. Принцесса страдала от собственной беспомощности, оттого, что не могла его остановить.
Раздался выстрел. Тут же одна из лошадей на бледном травянистом склоне стала на дыбы и покатилась вниз. Всадник упал в траву, его не было видно. Второй всадник привстал на своей лошади и галопом, делая большой круг, поскакал к ближайшей елке. Бэнг! Бэнг! Ромеро стрелял. Однако он промахнулся, и лошадь, подпрыгнув, как кенгуру, скрылась за елкой.
Ее не было видно. Ромеро тоже спрятался за камень; в освещенной ярким солнцем долине наступила тягостная тишина. Принцесса сидела в хижине на чурбаке, скорчившись и замерев, будто ее парализовало. Казалось, уже не один час Ромеро в черной рубашке, с непокрытой головой стоит на коленях за камнями и внимательно следит за склоном. У него было великолепное ловкое тело. Принцесса и сама удивлялась тому, что ей совсем его не жалко. Душа у нее будто оледенела, и сердце тоже не желало оттаивать. Хотя теперь она приняла бы его — и даже с любовью.
Нет — она не любила его. Она никого не могла полюбить. Никогда! Решено и скреплено печатью — причем почти неосознанно.
Вдруг ее охватил такой страх, что она едва не упала. Выстрел прозвучал рядом с хижиной, но не со стороны двери. Ромеро высоко подпрыгнул, взмахнул руками и перевернулся в воздухе. Пока он еще был в воздухе, прогремел второй выстрел. С грохотом упав, Ромеро стал корчиться и скрести руками землю, словно хотел подползти к двери.
Принцесса сидела неподвижно, будто ее приковали к настилу, и не сводила взгляда с лежавшего ничком человека. Мгновение спустя в поле ее зрения появился молодой человек в форме Службы защиты леса: в широкополой стетсоновской шляпе, в темной фланелевой рубашке, в сапогах для верховой езды и с ружьем в руках. Он подошел к распростертому на земле Ромеро.
— Попался, Ромеро! — громко проговорил он. Потом перевернул убитого. На земле, в том месте, где она соприкасалась с грудью Ромеро, уже натекла небольшая лужица крови.
— Хм! Кажется, получилось точнее, чем я думал.
Он присел на корточки, внимательно оглядывая мертвеца.
Голос напарника привел его в чувство. Он встал.
— Эй, Билл! Все в порядке! Он готов! Эй! Я попал в него!
Из леса на серой лошади выехал второй всадник. У него было красное добродушное лицо и круглые карие глаза, тревожно прищуренные.
— Может, он без сознания?
— Не похоже, — невозмутимо ответил молодой парень.
Его напарник спешился и наклонился над телом. Потом выпрямился и кивнул.
— Да-а! Убит, это точно. И это точно он, парень. Доминго Ромеро.
— Ага! А то я сам не знаю!
В растерянности он отвернулся и заглянул в хижину, где Принцесса, скорчившись под красным одеялом, смотрела на них круглыми совиными глазами.
— Привет! — проговорил молодой человек в шляпе, подходя ближе. Он снял шляпу. Принцессе послышалась насмешка в его голосе. Хотя на самом деле он и не думал над ней насмехаться…
Какие бы чувства ни переполняли ее, говорить она все равно не могла.
— С чего это он принялся палить? — спросил молодой человек.
Принцесса попыталась что-то произнести непослушными губами.
— Он… он сошел с ума, — наконец проговорила она, запинаясь, но с мрачной убежденностью.
— Господи! Вы и вправду думаете, что он сошел с ума? Вот это да! Ужасно! Ну, тогда все понятно. Хм!
Молодой человек без долгих разговоров принял это объяснение.
Принцессу удалось переправить на ранчо, хотя это оказалось делом непростым. Она тоже как будто была не в себе.
— Я не вполне понимаю, где нахожусь, — сказала она миссис Уилкисон, когда лежала в постели. — Не будете ли вы так любезны сказать мне?
