Сегодня я убедился, что отец был прав. Я проверил одну из его гипотез, отыскал точку, где могу испытывать те же ощущения, которые испытывал и он.
Мы с сестрой сидим на одном огромном валуне и смотрим на водопад. Я чувствую, что мы с Викой стали одним существом, ян и инь нашего отца. Почти одновременно мы закрываем глаза и начинаем воспроизводить ход его мыслей. Мы — это он. Но я боюсь испытать подобный опыт. Едва приблизившись к нему, я ощущаю совершеннейшую его чуждость, запредельность по отношению к знакомому мне опыту жизни. Я открываю глаза. И вижу мою невесту. Она спит. В Москве теперь пять часов утра. Я знаю, что в это мгновение снюсь ей, сидящим здесь, у водопада. Я боюсь думать о ней, потому что я теперь — не я, не Алексей Захаров.
Я хочу помнить только одно: невозможно потерять ее, мою любимую, потому что между нами действительно натянуты космические нити».
Ольга отложила книгу и зажмурила глаза. Она была ошеломлена прочитанным. И вновь перед ее внутренним взором пронеслись семь лет бессмысленного существования — без цели и без любви.
Темнело. Ольга зажгла свечу в старом медном подсвечнике, позеленевшем от времени и от тоски.
Алые розы в полумраке комнаты казались бордовыми.
А ночью ей приснился сон, будто не было этих семи лет, не прибавивших к ее душевному опыту ровным счетом ничего. Не было!
Была комната в общежитии, и медленный полет перышек, и любимые глаза — рядом, так, что ресницами можно было дотронуться до ресниц возлюбленного.
Он целовал мочки ее ушей. Серебряные шарики вздрагивали в черненых раковинах. Сквозь шторы просачивался лунный свет, холодный, как хрусталь. Ольге становилось зябко, но не телесно, а духовно. И тут появлялись лица, целый ряд лиц выглядывал из-за штор.
Увядшего Карла Карлыча сменял неунывающий Юрий Михайлович. Его изгонял астеничный физик Виктор. Полузабытый таксист подмигивал зелеными глазами, смущенный Билл демонстрировал великолепные зубы в рафинированной западной улыбке. Лица появлялись и исчезали, словно блики на стене. Чьи-то черты были вовсе незнакомы Ольге. Она четко знала только одно — среди участников видения не существовало Алексея, потому что он в это время был рядом с ней, и они общались беззвучно — телепатически.
— Ты знаешь, что весь мир — только любовь? — спросил Алексей.
— Да. Кроме любви, ничто не имеет смысла.
— И жизнь, и смерть все любовь.
— А все остальное суета сует. Душа приходит в этот мир нагой и нищей и уходит нищей и нагой.
— Все, что она может взять с собой — только любовь. Один из моих любимых поэтов писал: «Душа обязана трудиться и день, и ночь».
— Я слышала эту строку много раз.
— Но не поняла ее, не могла понять, потому что он говорил о любви. Если бы я был философом, то сформулировал бы следующее определение: «Любовь — способ существования души».
— Мне кажется, мы никогда не расставались.
— Мы на самом деле никогда не расставались, потому что реально только то, что мы чувствуем.
— А как же — другие, пути которых пересекались с нашими в эти годы?
— Не было других. Пути не пересекались, поскольку мы не изменили своих путей.
— Но каждый из нас так настойчиво и безуспешно боролся со своей любовью.
— Эта борьба была обречена на неудачу, потому что не было твоей и моей любви, а была и есть одна большая — наша.
Ольга проснулась, снова зажгла свечу и открыла Библию на странице 666, где значилось: «Книга Екклесиаста, или Проповедника».
«Доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника и не обрушилось колесо над колодцем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его».
Свечка оплывала воском. Причудливые натеки казались реальными живыми существами.
«Наверное, я теряю рассудок», — решила Ольга.
Короткие гудки прерывались треском и механическими голосами: «Неправильно набран код города», «Вызывайте телефонистку», «Вы ошиблись в наборе номера»…
Ольга, как полоумная, крутила диск, снова и снова натыкаясь на механические преграды. Номер телефона она помнила, как и все, что происходило много лет назад.
«Только бы номер не изменился… Восемь. Гудок. Восемьсот двенадцать… Вызывайте телефонистку…».
После многих безуспешных попыток она наконец услышала на том конце провода длинные гудки.
«Алло», — послышался сонный женский голос — молодой, непохожий на голос матери Захарова.
Ольга потеряла дар речи. Даже если бы она захотела произнести хоть слово, то не смогла бы.
«У него там женщина. Из тех, которые не пересекают пути? Конечно же, глупо и наивно было думать, что он коротает одинокие ночи», — Ольга опустила трубку на рычаг и выдернула вилку из розетки.
«А вдруг изменился номер. Или неправильно соединили? Или этот голос ей вовсе почудился?»
Ольга вышла в лоджию. Уставший город спал, словно предчувствуя большие перемены погоды. В соседнем доме светилось единственное окно, нелепое в окружении слепых темных глазниц.
Где-то внизу, у спуска в подвал, пронзительно вопили бездомные кошки. Их мерзкие мартовские визги были похожи на телефонные гудки.
Охваченная безысходным отчаянием, она проплакала до утра. А на рассвете решила, что больше не в силах жить затворницей и что, если уж судьбе было угодно наказать ее такой неистребимой любовью, то должна хотя бы объясниться с Алексеем. Для этого нужно ехать в Питер. Хотя бы с единственной целью: расставить все точки над «i».
Звонок в дверь был долгим и пронзительным.
— Оля, открывай! Я знаю, что ты дома, — Таня делала вид, что очень сердится. — Ты слышишь меня? Думаешь, раз выключила телефон, то я тебя не достану!
Ольга нехотя щелкнула замком.
— Привет, красотка! — подруга придирчиво рассматривала Бурову. — Ну-ка, повернись к свету! Молодая, красивая, умная богатая — а до чего себя довела… Посмотрись в зеркало, праздник ведь, самодостаточная моя.
— Мне надо ехать в Питер, — сообщила Ольга.
— Театр абсурда да и только. В Питер? Может, присядем на дорожку? Я, между прочим, с удовольствием выпила бы чаю.
— Сейчас… А ты раздевайся пока, сними пальто.
Чай «Pickwick» заварился быстро. Аромат лесных ягод быстро распространился по всей квартире. Глядя на прозрачный чайник для заварки из цейсовского стекла, Ольга вспомнила, что совсем недавно со свежезаваренным чаем сравнивала цвет глаз Алексея. Сколько воды утекло со времени того обеда на четверых!
Таня, расположившись в кресле, листала первый попавшийся журнал. Ольга обратила внимание, что на подруге было изящное темно-зеленое платье несложного кроя, но тщательно выполненное. «По цвету похоже на то, в котором она танцевала на пароходе», — Ольга поймала себя на мысли, что, как козлик вокруг столбика, ходит вокруг воспоминаний об Алексее.
