под наблюдением, чтобы исключить угрозу прерывания беременности, но сейчас прогноз хороший.
— Тогда что не так? — настаиваю на ответе. — Только не надо врать, я же вижу.
— Оля, я… очень виноват, — он сглатывает. — Если бы не Костя… Тебе ведь стало плохо ещё до того, как мы с Элиной начали собачиться?
Киваю, не подумав, и вижу, как его передёргивает.
— Я и сама не понимала, что мне нехорошо, — говорю торопливо. — Ты ни при чём!
Он качает головой и молчит.
— А что с Костей? Где он сейчас? — вспоминаю о ребёнке, и меня опять охватывает тревога.
— Он у Ника с Аней, — отвечает Демьян. — Они вернулись из путешествия буквально пару дней назад.
— Хорошо, — немного успокаиваюсь. — Хорошо, что не с Элиной, — говорю негромко и вижу, как мужчина сжимает челюсти.
Не хочу говорить про эту стерву, поэтому опять решаю спросить про мальчика:
— Как он себя чувствует? Очень сильно испугался?
Демьян кивает, опять отводит глаза.
— Когда я увидел тебя там, в комнате, на полу, то в первый момент не знал, что делать. Костю подхватила Элина. Она, ну… всё-таки не совсем бесчувственная. Увела его в детскую, пока я вызывал врачей, потому что привести тебя в сознание не получалось. Вероятно, резкий скачок давления, плюс твоё положение… У клиники есть одна машина, мы используем её в экстренных случаях, их я и вызвонил — обычную скорую ещё поди дождись, — мужчина вздыхает, подносит мою руку к лицу, сначала к губам, потом к щеке.
Я поглаживаю его по отросшей щетине.
— Мне пришлось решать, что делать, потому что отправить тебя одну в больницу я не мог, и Костю на Элину оставлять… тоже, знаешь, так себе идея. Но она повела себя нормально, — он недоумённо качает головой, а у меня так просто глаза на лоб лезут. — Поехала с Костей вслед за нами, посидела с ним в клинике, пока я дозвонился Нику. Потом только уехала, сказала, что с бывшим мужем встречаться не хочет. К тому времени врачи уже сказали, что опасности для тебя нет, и мы с Костей дождались Никиту.
— Что-то я ничего не соображаю, — тяну непонимающе. — С чего вдруг Элина повела себя по-человечески?
— Она сказала, что позвонит, — мужчина выглядит таким же растерянным, как и я, — и приедет поговорить. Не знаю, Олюш. Не очень-то я верю в то, что у неё проснулась совесть. Она как флюгер — куда ветер дунет… Может, решила, что такая тактика поведения будет для неё более выгодной. Позвонит — и посмотрим.
Завозившись на постели, пытаюсь подняться — чувствую, что мне надо в туалет. Капельниц никаких не подсоединено, так что проблем с этим не возникает. За исключением разве что Демьяна, который не хочет оставлять меня одну ни на секунду. Но право на уединение мне всё же удаётся отстоять. А потом я вообще засыпаю — видимо, организм решает, что с него хватит, и надо отдыхать.
В клинике меня держат ещё три дня. Демьяна с трудом удаётся выгнать из палаты на пару часов в день, чтобы он ездил домой и хотя бы принимал душ. О том, что будет, когда я начну рожать, предпочитаю не задумываться — а то сразу начинаю переживать, как бы он не чокнулся совсем.
На второй день Никита привозит к нам Костю. Мальчик ведёт себя скованно, хотя я стараюсь ни словом, ни намёком не показать, что произошло что-то плохое. Ещё и Демьян над нами коршуном стоит, боится, что я опять разнервничаюсь. В конце концов мне это надоедает, и я отправляю его из палаты, сообщив, что умираю, как хочу мандаринов! Никогда бы не стала строить из себя капризную фифу, но тут ситуация другая. Мужчина, посверлив нас взглядом, всё-таки выходит, а я обращаюсь к Косте:
— Милый, может быть, ты хочешь о чём-нибудь поговорить или спросить? Я отвечу на любой вопрос.
Мальчик пожимает плечами в точности как отец, отводит глаза, но потом опять смотрит на меня.
— Почему тебе стало плохо?
— Я испугалась, — отвечаю, подумав.
— Я тоже испугался, — говорит он тихо.
— Это нормально, — киваю. — Знаешь, все чего-то боятся. Я вот боюсь, что с моей семьёй может произойти что-то плохое. С теми, кого я люблю — с мамой, с Лёней или Сашей, с твоим папой, с тобой…
Костя глядит на меня, широко раскрыв глаза.
— А… мы с папой — тоже твоя семья?
— Конечно, — киваю и улыбаюсь, а затем хмурюсь. — Но только это в одну сторону не работает. Я могу стать вашей семьёй, если и вы не против. В семье ведь может быть много людей, правда?
— Правда, — отвечает Костя неуверенно.
— Ну вот, так что если вы меня примете, я, моя мама и братья — мы все станем друг другу родными, — говорю, надеясь, что мальчик сделает правильные выводы. — Твой папа Никита и Аня тоже ведь тебе родные.
— А… моя мама? — почти шепчет ребёнок. — Она сказала, что мы с ней скоро увидимся. Сказала, что позвонит мне.
— И твоя мама, если, конечно, она этого захочет. У каждого в семье своё место, милый. И чужое место занять невозможно, — произношу негромко.
Костя сводит светлые брови, размышляя, но потом вроде бы улыбается, и я выдыхаю. Похоже, всё потихоньку налаживается.
Ещё до моей выписки из клиники Демьян привозит ко мне маму. Так совпало, что когда я разговаривала с ней, в палату неожиданно зашёл врач. Мама услышала достаточно, и мне пришлось рассказать, как и почему я попала в больницу. Мамуля тут же до того переволновалась, что примчалась бы сама, да братьев не с кем было оставить надолго. Демьян услышал мой с ней разговор, а точнее, те междометия, которые я пыталась вставить в поток маминой встревоженной речи, и просто отправил за всеми ними машину, сообщив, что несколько дней мама, Лёня и Саша поживут у него. Чем, похоже, заслужил вечную мамину благосклонность.
Я тоже сначала чуть не расплакалась от благодарности, а потом чуть не поседела от ужаса, представив, во что мои братцы превратят его квартиру. Но Лёня с Сашей вели себя на удивление прилично. Возились с Костей, помогали и вообще… похоже, парни повзрослели — когда только успели? Как же дети быстро растут!
Меня выписывают на четвёртый день с наказом не нервничать, побольше отдыхать, дышать свежим воздухом и набираться положительных эмоций. Все недостающие анализы сделали, пока я отлёживалась, всё оказалось в пределах нормы, но посещать врача придётся чаще, чем обычно — из-за двойни, да ещё
