На минуту она лишилась дара речи. При виде ее потрясения Расс собрался с силами и постарался справиться с волнением. Вспомнив, какое удовольствие он всегда испытывал, глядя на Синтию, Расс улыбнулся.
— Ты выглядишь бесподобно, Син, честное слово.
Синтии хотелось ответить таким же комплиментом, но язык отказался повиноваться ей. Вид Расса ошеломил ее. Он почти не изменился и был так же хорош собой — рослый, смуглый, подтянутый. Однако в его наружности и манерах появилось нечто новое: пожалуй, уверенность и выдержка. Он приобрел внушительный вид.
Впрочем, это справедливо и для нее, напомнила себе Синтия. По крайней мере ей полагалось выглядеть внушительно, ведь она — миссис Мэттью Бауэр, дочь Гертруды Хоффман. Но самое главное, она — мать невесты, свадьбе которой предстояло стать одним из самых знаменательных и шумных событий, какие видел за последние годы Сент-Луис. Ей не пристало теряться или конфузиться при виде отца невесты, несмотря на то что в последний раз они виделись много лет назад.
— Как живешь, Расс? — спросила она, жалея о проскользнувшей в голосе дрожи. Синтия вовсе не намерена была уклоняться от разговора и была рада уже тому, что вообще сумела собраться с мыслями.
— Прекрасно.
Синтия невольно впала в тон гостеприимной хозяйки — потому, что он был ей привычен, а еще потому, что Сент-Луис давно перестал быть домом для Расса.
— Как прошел полет?
— Без приключений.
— Номер тебя устраивает?
— Вполне.
Синтия перевела взгляд на руку Расса.
— Может быть, я помешала?
Расс положил надкушенное яблоко на тарелку рядом с корзиной.
— Ничуть. — Опустив руки, он застыл, не зная, что нужно Синтии, а тем более — чего ждет он сам. Они могли сказать друг другу так много и так мало. Расс не знал, что ему делать, но понимал, что беседовать у порога не стоит. — Не хочешь войти?
Больше всего в эту минуту Синтии хотелось опрометью броситься во Фронтенак, где и дом, и сад, и прислуга вернули бы ей ощущение безопасности и уверенности. Но бегством она бы ничего не добилась. Она явилась сюда не просто так. Шагнув через порог, Синтия дождалась, когда Расс закроет дверь. Он жестом предложил ей сесть, но Синтия молча покачала головой. В присутствии Расса, да еще после стольких лет разлуки, даже самая удобная поза не помогла бы ей расслабиться.
Сжав губы, Синтия подошла к окну. Встав спиной к Рассу, чтобы чувствовать себя более непринужденно, она произнесла:
— Мне неприятно беспокоить тебя по этому поводу, особенно после утомительного дня, но Дайана должна была хорошенько подумать, прежде чем совершить такой поступок.
— Ты считаешь, что ей не следовало приглашать меня на свадьбу? — уточнил Расс.
— Ей не следовало просить тебя быть посаженым отцом. Об этом я узнала только сегодня. Я просила Дайану позвонить тебе, но она заявила, что уже слишком поздно — ты давно в пути. — Синтия повернулась лицом к собеседнику. Ее зубы были плотно сжаты, глаза вызывающе поблескивали. — Будь Мэттью жив, он сам повел бы ее к алтарю. Он вырастил Дайану, он любил ее. Словом, он был ей отцом — во всех отношениях, кроме биологического. Но поскольку Мэттью уже нет в живых, его заменит его брат.
От Расса не ускользнул упрек, прозвучавший в похвале Синтии в адрес Мэттью. Отчасти Расс понимал, что заслужил его, но был готов решительно воспротивиться. Так или иначе, промолчать он не смог:
— Да, Рей действительно должен был заменить Мэттью. Дайана упоминала, что ты просила его об этом, но умолчала об осложнениях, которые вызовет мой приезд.
— Осложнения тут ни при чем, — терпеливо разъяснила Синтия. — Речь идет только о разумности и справедливости того или иного решения. Мэттью и Рей всю жизнь были рядом с Дайаной, а ты — нет. Тебе не кажется, что запоздалое и внезапное желание вспомнить об отцовских обязанностях выглядит с твоей стороны несколько странно?
Пропустить упрек мимо ушей один раз было еще можно, но выдержать два удара подряд оказалось сложнее.
— Я вовсе не считаю свой поступок странным, — возразил он. — Учитывая обстоятельства, я нахожу его совершенно оправданным.
— Какие обстоятельства?
— Мое родство с Дайаной. Кроме того, об отцовских обязанностях я вспомнил не вдруг мы встречаемся с Дайаной уже шесть лет.
— Верно, — согласилась Синтия.
— Значит, ты была против наших встреч? — спросил Расс. Он часто размышлял над этим вопросом, но ответа на него так и не получил. Дайана ясно дала ему понять, что не намерена обсуждать с ним Синтию. Отец и дочь понимали, что становление взаимоотношений — нелегкое дело, и предпочли не открывать ящик Пандоры и не касаться других щекотливых вопросов.
— Я знала, что Дайана видится с тобой. Она взрослая женщина и имеет право поступать так, как считает нужным.
— Однако ты осуждала ее — разве не так?
— Одобрять или осуждать ее поступки — не мое дело.
— Не надо лицемерить, Син, — с упреком произнес Расс, смягчив печальным тоном язвительность слов. — Дайана — твоя дочь. Если она выросла, это еще не значит, что тебе нет до нее дела. Я спросил, хотела ли ты, чтобы она встречалась со мной. Похоже, ты была против — ведь по твоей милости Дайана считала меня умершим.
Синтия отрицательно покачала головой.
— Ничего подобного я ей не говорила!
— Значит, это сделал кто-то другой. Дайана была убеждена в том, что меня нет в живых. Когда я впервые созвонился с ней, она была настроена так скептически, что прежде, чем встретиться со мной, отправилась в Вашингтон, поискать мое имя на памятнике погибшим во Вьетнаме. Ты знала об этом?
Синтия опустила голову и уставилась на ковер. Она знала обо всем, хотя предпочла бы не знать. Дайана проявила настойчивость. Понадобились долгие часы бесед, объяснений и рассуждений, прежде чем дочь Синтии наконец успокоилась.
— О твоей «смерти» Дайана узнала от моей матери, — призналась Синтия.
— А ты не стала опровергать ее слова.
— Да, не стала.
— Напрасно.
— В отличие от тебя Дайана заявила об этом, не стесняясь в выражениях.
— Даже в разговоре с бабушкой?
— К ней Дайана отнеслась снисходительнее. Дайана всегда зависела от Гертруды в меньшей степени, чем я. Похоже, Гертруда ее побаивается. В некоторых отношениях они близки, но в целом Дайана держит Гертруду на расстоянии. Правда, она каким-то образом научилась сочувствовать Гертруде.
— А я — нет, — нахмурился Расс, — и вряд ли когда-нибудь научусь. Как она могла сказать моей дочери, что я погиб?
Синтия пожалела, что не может присоединиться к негодованию Расса: не опровергнув сразу ложь матери, она стала ее молчаливой союзницей.
