— Кажется, такое вам не приходило в голову, не так ли? Естественно, чего еще ждать от такого… как вы! Вы слишком заняты удовлетворением собственных желаний… или извращенных потребностей.
Услышав, как Керби шумно, со свистом выдохнул, Констанс замолчала, поражаясь собственной горячности. Секундой позже пришел страх, что она находится один на один с мужчиной, от которого можно ожидать чего угодно.
— Я ничего не понимаю. Что здесь вообще происходит? — спросил он и угрожающим тоном добавил: — Если вы воображаете, будто я буду терпеть, что вы за мной шпионите, фотографируете меня, возводите на меня напраслину… Так вот, даже не надейтесь! Против таких, как вы, существуют законы.
— Законы скорее нужны против таких, как вы! — дрожащим голосом парировала Констанс.
Он умен, этого у него не отнять… сумел все перевернуть с ног на голову… и теперь сам же обвиняет меня и пытается запугать. И ведь мне действительно страшно, даже на помощь некого позвать.
Констанс вдруг словно прозрела, только теперь заметив и тесноту прихожей, и то, что мужчина, от которого волнами исходит злость, стоит почти вплотную к ней.
«Тебе ничто не угрожает», — вспомнила Констанс уверения сестры. Не угрожает, как же!
— Отдайте фотопленку, — отрывисто потребовал Керби. — И я хочу знать, зачем вам все это нужно.
— Мне действительно это нужно! — расхрабрилась Констанс. — Я стараюсь сделать так, чтобы Джинни наконец поняла, что вы представляете собой на самом деле… пока еще не поздно.
— Да кто такая эта Джинни, черт возьми?! Это окончательно взбесило Констанс.
Притворяется, что не знает!
— Та самая!!! — заорала она. — И вы прекрасно знаете, о ком я говорю! Джинни — та самая семнадцатилетняя девочка, которую вы пытаетесь соблазнить. Но, знаете ли, вас уже видели, когда… когда вы приводили сюда других девочек! — Констанс заметила, что выражение лица Керби вдруг неуловимо изменилось, но не поняла почему. — Вам должно быть стыдно, ведь она же почти ребенок. Это… это извращение!
Керби неожиданно и так резко дернул Констанс на себя, что она не успела увернуться. Чтобы удержаться на ногах, Констанс пришлось ухватиться за лацкан его пиджака.
Девушка подняла голову и гневно уставилась ему в лицо. Тем не менее сердце ее отчаянно заколотилось, и Констанс с ужасом поняла, что этот мужчина возбуждает ее. При мысли о том, что она испытывает желание к негодяю и извращенцу, ее затошнило.
— Вы повторяете это слово уже второй раз. И зря. Меня можно обвинить во многом, но никак не в том, что я извращенец, — услышала она его хриплый голос. — И я могу это доказать…
Констанс совершенно не ожидала нападения и не успела уклониться от губ абсолютно чужого ей человека. И в самом поцелуе, и в том, как жестко прижимался его рот к ее губам, она почувствовала злость и даже неприязнь. Но не только. Констанс безошибочно поняла, что в глубине его существа просыпается возбуждение.
Самое ужасное — она испытывала точно такие же чувства. Позже Констанс не находила оправдания своему поведению: мужчине завестись с пол-оборота еще простительно, ведь у него в генах заложено так реагировать, зато я… Ведь я же прекрасно знала, что он развратник!
Ей было стыдно вспоминать, как все ее тело просто плавилось от возбуждения, как она прижималась к Керби, вместо того чтобы с негодованием отстраниться, как с жаром отвечала на его поцелуи.
Их обоюдная злость сменилась другими чувствами. Диаметрально противоположными.
И Керби тоже понял это, потому что его губы стали двигаться с чувственной медлительностью, а язык стал вытворять что-то невообразимое.
Словно издалека до Констанс донесся какой-то звук, но, до тех пор, пока Керби, чертыхнувшись, не выпустил ее из объятий, она не могла понять, что это звонит телефон.
Разом очнувшись, Констанс от презрения к самой себе покраснела до корней волос.
— Вы собираетесь взять трубку? — направляясь к двери, светским тоном осведомился незваный гость.
Он уже не сердился и держался холодно и отчужденно, словно именно Констанс была каким-то образом повинна в том, что произошло.
Констанс должна была бы радоваться, что телефон зазвонил весьма кстати и что этот человек наконец уходит. И радовалась бы, если бы не ее тело. Оно, увы, находилось во власти совсем других чувств.
Только когда за Керби наконец закрылась дверь, Констанс поняла, что стоит столбом и смотрит ему вслед во все глаза, вместо того чтобы ответить на звонок.
Спохватившись, она поспешила на кухню и дрожащими руками схватила трубку.
— Да-да, все в порядке, — заверила она миссис Джонсон, с трудом подавив дрожь в голосе.
Констанс настолько поразило собственное поведение, что она не могла говорить спокойно и постаралась побыстрее закончить разговор. Но и положив трубку, девушка продолжала дрожать.
Закусив губу, она крепко зажмурилась. Как можно было полностью потерять контроль над собой? Как можно было быть такой непроходимой дурой? Хейзл страшно разозлится на меня и поделом. Господи, что со мной случилось? Неужели я так порочна?
Ответа на эти вопросы не было.
Констанс сдавленно застонала от стыда, вспомнив, как упрекала Керби в том, что он извращенец… Что ж, он нашел самый унизительный способ отомстить мне за оскорбление. Дело даже не в том, что в его поцелуе поначалу было больше оскорбительного, чем страстного. Я унизила сама себя, когда, вместо того чтобы держаться с холодным достоинством, вместо того чтобы оттолкнуть его…
Она с трудом перевела дух при воспоминании о том, как самозабвенно отвечала на поцелуй, как тело томилось по более смелым мужским ласкам…
Такое с Констанс случилось впервые в жизни, она не могла припомнить, когда бы ее охватывало столь сильное и страстное желание.
Остаток дня она честно наблюдала за соседним коттеджем, хотя и понимала, что теперь вряд ли сможет получить необходимые улики. Ведь она была так глупа, что раскрыла Керби все карты.
Констанс сама не понимала, что на нее нашло. Ведь она не только повела себя странно, гневно набросившись на человека, за которым должна была лишь наблюдать, не только подвела Хейзл, но еще, возможно, лишила родителей Джинни последнего шанса открыть глупенькой девочке глаза на человека, в которого та влюблена.
А в том, что Джинни влюблена, Констанс не сомневалась — она и сама хотела близости с этим мужчиной.
От досады и жгучего презрения к себе девушка чуть не плакала.
— Прости, Хейзл. Я очень виновата. Сама не понимаю, что на меня нашло. Я все испортила, — каялась Констанс, пересказав сестре свои приключения.
