Сигюн.
Локи силком забирает ее поцелуи, полностью растворяясь в ее запахе, ее теплоте, ее губах, ее судорожных вздохах, ее пальцах на его зарытых в рыжих кудрях кистях. Он теряет чувство реальности.
Локи мужчина, ему скоро почти пятьсот. Он знает, что не должен испытывать такого при поцелуях. Не должен так млеть, вкушая языком духи и масла на молочной слегка вспотевшей коже. Не должен позволять тяжелому дыханию и тщательно приглушенным стонам так плотно заседать в голове. Не должен позволять рукам дрожать, когда очерчивает под тонким атласом платья хрупкость фигуры. Локи абсолютно не должен возбуждаться так быстро и рьяно. Просто от… ничего.
Все это… Локи еще никогда не чувствовал себя столь беспомощным.
Он боится — на самом деле, — однажды Сигюн это заметит. И на коленях в тот день будет стоять уже он.
Локи это не нравится. Локи это ужасно не нравится!
Он совершенно не понимает, как от открытой вражды все вылилось в страстные поцелуи и ласки, ужимки. Как будто ему снова шестнадцать… Он совершенно не понимает, как должен был все это обойти. Один поцелуй. Прошел год — никто из них просто не стал останавливаться.
Локи чувствует, что с каждым днем все становится хуже. Сигюн сидит в нем прочнее, а желания сопротивляться происходящему почти нет.
Локи чувствует, что на днях выдаст себя. Он уже выдает.
Когда Сигюн на его коленях, с пальцами в смоляных волосах, искусанными губами на его искусанных ею губах, с ее запахом, душащим его ноздри, ее теплом, оплетающим не хуже стальных цепей, Локи понимает, что проиграл.
Он пытается держать голос командным и твердым, пытается вернуть прикосновениям знакомое «брать». Но внезапно находит, что способен только на ответную страсть.
В Локи что-то давно горит по-другому. Не смердяще-убийственно, не люто-кроваво, не разрушающе. Единственного, кого тут разрушают, так это его.
Что-то полностью согревает его изнутри, сдавливает бережно сердце, скручивает живот и заставляет все внутри трепетать. Заставляет его разум улетать, как будто у волка внезапно выросли крылья.
Сигюн отстраняется, и жадно вдыхает, шепча:
— С такой игрой тебе весело? — стреляет в него голубыми глазами, поднимая утробный голод. — Или снова будешь устанавливать свои правила?
— Твоему безрассудству и блаженству я полностью доверяю, — скалится Локи. Голос низкий, глубокий, в нем маленький рык. — Ведь все, чем ты сейчас являешься, это все, что у меня есть.
Сигюн выгибает брови.
На днях он непременно выдаст себя. Ей нужно подождать совсем чуть-чуть, и она поймет, как много на самом деле для него значит эта игра.
На днях он впервые произнесет слова, которые веками лютым ужасом звучали в его голове и были закрыты под семью замками. Слова, которые он запрятал в своем сердце, слова, что боролись насмерть, пожираемые тьмой и пролитой кровью.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Локи впервые проигрывает. Не может вынести мысли о том, что Сигюн не в его жизни каждую секунду существования. У Локи уже в печенках сидит вся эта борьба. Сигюн просто должна принадлежать ему. Она ведь сможет принять его аргументы в пользу этого права?
Ну а пока…
— Я люблю тебя…
— Я ненавижу тебя, — усмехается он. — Но это и есть природа зова.
