он сам?
— Он… просит тебя немного подождать.
Вот как он теперь заговорил?!
Подождать?!
Я знаю, что уже неделю он находится в каком-то питерском реабилитационном центре. Один. Полностью переданный под опеку врачей, это было его решение.
Его успехи…
О них я всегда узнаю через посредника, и вынуждена с этим мириться, ведь выбора мне никто не давал.
— Возможности своего тела он пока изучает. Это вопрос времени, — делится информацией Андрей. — Времени и тренировок. Наверное, лучше и не скажешь.
— Так и не говори. Я больше не хочу играть в испорченный телефон, — сообщаю вспыльчиво. — Если он хочет что-то мне сказать, пусть позвонит сам.
— Думаю, он так и поступит, как только будет готов.
— Замечательно. В таком случае, я прошу тебя мне больше не звонить. Всего хорошего и пока.
Нажав отбой, швыряю телефон в сумку. Туда же сгребаю лежащие на комоде ключи. От машины и от квартиры, которую закрываю, выйдя вместе с сыном за дверь. Мы едем в больницу на плановый осмотр, и всю дорогу я сжимаю и разжимаю пальцы на руле. Вымещаю эмоции, они бурлят, как вулканическая лава, но я все равно прокручиваю в голове каждое услышанное слово:
“Ежедневная борьба”
“Колоссальная работа”
“Перепады настроения”
“Успехи”
“Позвонит, как только будет готов”
Каждое из них заряжает меня энергией, но она достаточно разрушительная, чтобы оборвать контакты с адвокатом Мельников, как и обещала. Чтобы не чувствовать вины за свою грубость, в конце концов, он прекрасно знает — эта вспышка адресована другому человеку.
Моя жизнь вернулась в привычную колею. О том, что совсем недавно ее накрыло ледяной волной, напоминает только маячащий позади неприметный седан — наша с Лео охрана, которая продолжает быть где-то поблизости каждый день, но я настолько привыкла, что перестала обращать внимание.
В остальном, мир, люди и события вращаются вокруг меня на той же скорости и по тем же осям, что и раньше. Словно ничего не было, и только я внутри будто заледенела. Заморозилась, чтобы не пропасть, и в этом панцире моему сердцу невероятно комфортно.
По крайней мере, оно не ноет и не стонет, как тоскующее животное, и это позволяет мыслить ясно.
Со мной связалась его мать и попросила прислать фотографии Леона. Общаться нам не так уж сложно, ведь мы не предъявляем друг другу никаких требований. Она хотела бы увидеть внука, но была слишком занята заботой о благополучии сына, а после занималась накопившейся за это время работой. Я ответила, что мы с Лео всегда рады гостям. Оставила открытой дверь для нашего общения, и этим приглашением Вероника Мельник может воспользоваться, когда ей будет угодно.
Мы успеваем пройти всех врачей за пару часов, а после отправляемся навестить моих собственных родителей. Они живут в двух часах езды от города, и выбираются сюда очень редко.
Мы бываем у них не часто, это скорее… для галочки.
Моя мать относится к Леону с искренней нежностью и теплотой, и мы виделись бы гораздо чаще, если бы это позволяли мои натянутые отношения с отцом. Он отрицал и продолжает отрицать любые решения, которые я когда-либо принимала в жизни, потому что они противоречат его собственным жизненным взглядам. К счастью, он никогда не узнает, сколько ошибок я наделала, и как однажды за них расплатилась. Никогда не получит возможности ткнуть меня в них носом, ведь я никогда не расскажу ничего более существенного, чем плавающее на поверхности.
В двадцать лет я решила, что справлюсь без их поддержки, и сейчас тот выбор уже часть меня, а Леон — мой пластырь от любых чертовых невзгод.
Так было до тех пор, пока его отец не вернулся в мою жизнь.
Те раны, которые наносит мне он, заживут только в том случае, если однажды я проснусь и не вспомню, что Кирилл Мельник вообще когда-либо существовал.
Над нами сгущаются сумерки, когда возвращаемся в город. Капли дождя с громкими хлопками стучат по крыше. Включив дворники, сметаю воду с лобового стекла, думая о том, что вот так, начисто, можно стереть и свои чувства, если они не настоящие, а мои слишком настоящие, чтобы когда-нибудь, хотя бы на один миг, я могла о них забыть.
Я не приму от него ничего, что мы не смогли бы разделить на двоих. И не дам тоже. Ничего, пока он сам меня об этом не попросит.
Маша
Два месяца спустя
Декабрь начинается со снегопада, к которому мы с Лео оказываемся не готовы.
Я не успела приобрести для него санки, но познакомить его с этим видом транспорта просто не терпится. Это вторая зима в его жизни, первую он вряд ли помнит, и его эмоции для меня ценнейшая на свете вещь.
Ему нравится снег, а мне нравится наблюдать за тем, как он познает мир.
— Что мой любимый одуванчик хочет на день рождения? — Оля громко целует его щеку, прижав к себе спиной.
Лео изворачивается и хохочет, пытаясь отскочить от стула, на котором Оля сидит. Она разжимает руки, и через секунду мой кабинет наполняется звуками быстрых коротких шажков. Ботинки сына бодро стучат по полу, он прячется за краем стола, предлагая Оле с собой поиграть. Она манит его пальцами, и он снова смеется…
— До него еще больше месяца, — замечаю.
— Я люблю покупать подарки заранее. Что подарить мужчине, у которого все есть, а? — снова дурачится она.
Я упираюсь глазами в стол, предполагая:
— Любовь…
Расслабленно выдохнув, подруга говорит:
— Это самое лучшее из того, что я сегодня услышала. Он знает, что я его люблю…
— Да. Он тебя тоже любит…
На подруге трикотажное платье, под которым отчетливо угадывается округлившийся живот. Их с Русланом дочь родится со дня на день, скорее всего, в офисе в этом году мы Олю больше не увидим.
Она не знает, что два месяца назад ее супруг пригласил меня в кабинет мэра, интересовало его то, насколько безопасным компаньоном делает меня наличие личной охраны.
Я не обиделась.
Возмутило меня лишь то, что он предположил, будто сама я этим вопросом не задавалась. Что я могла бы нести в жизнь его жены, его сына какую-либо угрозу и наплевать на это, словно ребенок.
Он предложил помощь. Любую посильную, если она мне нужна. И это согрело. Тронуло меня, ведь это было искренне…
— Какие планы на выходные? — интересуется Оля.
Пожав плечом, отвечаю:
— Не такие веселые, как у тебя…
Смеясь, Оля трет живот.
На самом деле у меня нет
