— Уже поздно, монсеньер. Я не хочу сегодня видеть ни леди Изабеллу, ни месье Гуго. Я очень люблю их обоих, но пусть сегодняшний день и вечер полностью принадлежат нам.
— Пойдемте в дом, завтра нам предстоит дальний путь, а вы очень устали.
— Нет, что вы! Я вовсе не устала! Я счастлива! Все мое существо поет от блаженства, от этого чудесного сознания любви!
Они медленно направились к дому. Возле двери Эме остановилась и обвила руками шею возлюбленного.
— Ну скажите же еще раз, что любите меня, монсеньер! Скажите, что будете любить меня вечно!
— Обещаю любить тебя всю жизнь, — ответил герцог. — Но если существует что-то и после жизни, я буду любить тебя вечно. Ты моя, Эме! Я никогда не отпущу тебя!
— Ваша навеки, монсеньер! Люблю вас — сейчас и навсегда!
Она наклонила к себе его голову, чтобы губами достать его губы, и не отпускала долго-долго. А потом вдруг сразу выскользнула из его рук, вошла в дом и закрыла за собой дверь, оставив его одного в саду.
Он слышал, как примерно час спустя приехали Изабелла и Гуго, а потом заснул с улыбкой на губах, чувствуя себя по-мальчишески счастливым.
Проснувшись утром, он сразу подумал, что теперь одна из самых трудных его задач — не дать девушке разочароваться в жизни, которую ей предстоит вести, став его женой.
— Она так верит в меня! Я просто не имею права ее разочаровать!
Неожиданно герцог обнаружил, что произнес эти слова вслух.
На сей раз он окончательно проснулся и, взглянув на часы, с удивлением увидел, что уже девять.
Позвонив, он вызвал камердинера. Долтон явился через несколько минут с кувшином горячей воды для бритья.
— Приготовьте ванну, я сейчас встану.
Приняв ванну и одевшись с необычайной тщательностью, герцог взглянул в зеркало, сам удивившись своему порыву.
— Немедленно прикажите подать мой экипаж, Долтон, — распорядился он. — Если мадемуазель Эме готова, мы выедем сейчас же, а вы можете последовать за нами в другом экипаже. Я полагаю, месье Гуго распорядился насчет багажа.
— Экипаж... вашей светлости?.. — переспросил Долтон. — Но... Ваша светлость... Ваш экипаж... уехал!
— Куда уехал? О чем вы говорите?
— Я думал, что ваша светлость отменили все распоряжения, — пробормотал камердинер. — Рано утром экипаж взяла мадемуазель Эме. Подразумевалось, что это происходит с ведома вашей светлости.
Герцог застыл от неожиданности.
— Мадемуазель Эме уехала сегодня утром? — недоуменно повторил он.
— Да, ваша светлость, именно так, примерно в четыре. Она прислала ко мне свою горничную, передала, что экипаж должен быть готов немедленно, но, чтобы не разбудить леди Изабеллу, она пройдет к конюшне и сядет в него там. Выполняя приказ мадемуазель, я понятия не имел, что делаю что-то не так.
— Она отправилась одна, без горничной?
— Да, ваше сиятельство.
— Пришлите горничную ко мне.
— Хорошо, ваша светлость.
Озадаченный и несчастный, Долтон вышел из комнаты и через несколько секунд вернулся вместе с Нинетт, шустрой молоденькой француженкой, которой Изабелла поручила прислуживать Эме. Девушка была очень молода и явно боялась герцога. Она присела в реверансе, а потом стояла, опустив глаза и нервно теребя уголок передника.
— Насколько я понимаю, ваша госпожа покинула дом ранним утром?
— Да, ваша светлость.
— А она не сказала, куда направляется?
— Нет, ваша светлость.
— Расскажите подробно, что произошло.
— Вчера вечером я ждала, чтобы помочь мадемуазель раздеться. Она сняла платье и сказала:
— Возьми мои часы, Нинетт, и приходи за мной ровно в четыре.
— Я сделала так, как велела мадемуазель. Когда я пришла, она извинилась за то, что не дала мне спать. Она всегда была очень добра.
— Да-да, — нетерпеливо подтвердил герцог, — продолжайте!
— Она послала меня за месье Долтоном, а когда он пришел, отправила спать.
— Это все?
— Она сказала, что, когда вы утром спросите о ней, я должна передать вам вот это.
Все еще трепеща от страха, девушка достала из кармана передника письмо.
Герцог взял письмо из ее дрожащих пальцев и отпустил горничную.
— Вы свободны, — резко произнес он.
Нинетт и Долтон направились к двери, но герцог спросил:
— Что было надето на мадемуазель, когда она уезжала из дома?
— Черный плащ, ваша светлость, — ответила Нинетт, — а под ним — белое платье. Я никогда не видела их раньше.
Герцог присел к туалетному столу, глядя на запечатанное письмо. Лишь через несколько секунд он сломал печать. Буквы плясали перед его глазами. Усилием воли он заставил себя прочитать письмо.
Монсеньер, я люблю вас. Вы это знаете, и все же я должна повторить это снова и снова, чтобы вы ни на минуту не усомнились: я вас люблю. И именно потому, что я так глубоко люблю вас, а вы любите меня, я знаю, что своим счастьем мы не должны приносить страдания другим.
Я боюсь не только за свою мать, но и за королеву. Вчера мы притворились друг перед другом, что сможем легко скрыть, кто я на самом деле, но я не настолько проста и глупа, чтобы не понимать: рано или поздно кто-нибудь все равно откроет правду. Мне нечего стыдиться, но и для мамы, и для королевы это окажется катастрофой. Мы оба хорошо представляем себе, как ужасны окажутся последствия скандала для Франции.
Мы не можем предать любовь, монсеньер, сознавая, что своим счастьем приносим горе, позор и страдания другим. Именно поэтому вчера, когда мы сидели в пыльной кладовке, я решила, что должна вернуться в монастырь. Я приму постриг и останусь в обители до конца своих дней.
Пожалуйста, монсеньер, возвращайтесь в Англию немедленно: не пытайтесь встретиться со мной и разубедить меня в том, что, как мы оба знаем, является единственно правильным.
