себя не замечая… Своих чувств, собственных детей, любимого человека. Только вот что там, за финишной рамкой?! Что я буду делать через пять лет, через пятнадцать?
Как я буду без него, в конце концов?
Усмехаюсь.
Да! Как я буду уже завтра?! Может быть, пока не поздно, найти в себе силы нажать на тормоза? Вдруг иногда, чтобы одержать победу, надо просто… остановиться и осмотреться вокруг.
Вскакиваю с места и несусь к выходу. Колени подкашиваются, превращаются в вату, словно в самом жутком сне, когда сдвинуться не можешь, а потом в бездну срываешься и просыпаешься.
Вот и я проснулась, наконец-то. Взрывной волной по телу ужас прокатывается. Сколько я так просидела здесь? Минуту? Десять? Час? Он уже уехал — бьёт понимание по лицу.
Задержав дыхание, толкаю дверь.
Вспышка. Белый свет…
Ёжусь от пронизывающего холода, но упрямо вылетаю босиком на крыльцо.
Первое, что вижу — широкие плечи и небрежный поворот головы.
Преодолев пару ступенек, упираюсь в его спину и охватываю крепкое тело. В нос проникает запах кожи, ступни режет острыми иголками. Шёлковая пижама на ветру словно в ледяную корку превращается, но внутренности так полыхают огнём, что всё это пропускаю.
— Пошли домой, — говорю вмиг охрипшим голосом.
Богдан молчит. Курит, как обычно. Серьёзный, собранный.
— Даня, пойдём, — произношу чуть громче. В отчаянии. Слёзы по щекам. Кровь в венах останавливается.
— Вопрос всё тот же, — произносит он спокойно. — В качестве кого?
— Я не знаю, — мотаю головой, прижимаясь ещё ближе.
Его тело дрожит. То ли от холода, то ли от всего происходящего.
— Я не знаю, — теперь чуть ниже. — Я боюсь.
— Чего?
— Всего. Что не получится… Что не сможем… Что однажды ночью, ты снова уйдёшь, как тогда, — торс под моими ладонями напрягается. — Уйдёшь, а я умру в то же утро. Просто не вынесу, понимаешь? В первый раз была неизвестность, наверное, это и спасло.
Молчит.
— Боюсь, что ты будешь молчать вот так…
— Не буду.
— Что будешь попрекать.
— Не буду.
— Боюсь, что уйдёшь, — повторяю основное. Как дура твержу одно и то же.
— Не уйду.
Богдан ругается, резко разворачивается и загребает мои плечи в объятия. По-хозяйски. Жмусь к тёплой груди, как котёнок, руками под куртку проникаю. Его сердце так бешено бьётся, что начинаю дышать ещё отчаяннее.
— Никогда больше не уйду, — говорит он, упираясь подбородком в макушку. — Прости, Ян. Это самый дурацкий поступок, который не подлежит логике или объяснению, как бы ни размышлял над этим.
Чуть отклоняется.
— Совсем голая вышла.
— Я к тебе спешила. Успела.
Даня без труда подхватывает меня на руки и заходит в дом, закрывая двери на защёлку. Зарываюсь холодным носом в воротник рубашки, ничего не соображая. По телу тепло разливается, сердце сжимается от всего происходящего.
Он остался.
Остался.
Открываю глаза, когда мы оказываемся в спальне. Полумрак. Тёплая постель. Богдан шуршит одеждой, а потом укладывается рядом, накрывая своё тело моим. Скидывает повязку с волос и гладит по голове.
— Почему ты не уехал? — спрашиваю, заслоняя глаза ладонью.
— А хрен его знает. Всю пачку выкурил.
— Тебе надо меньше курить, Дань.
Он хрипло хохочет.
— Что?
— Соскучился по твоей долбёжке.
— Это не долбёжка, — сла́бо улыбаюсь. — Я переживаю за тебя.
— Всё будет хорошо. Хочешь, я совсем брошу? — говорит как-то по-мальчишески. Словно нам снова максимум двадцать.
Тихо смеюсь. Уже и не помню, когда в последний раз так делала.
— Это в тебе адреналин говорит, Соболев. Ты никогда не бросишь.
Несколько ночей я почти не спала, ухаживала за нашими болеющими детьми, но сейчас, лёжа в одной кровати с мужем, с которым мы едва не развелись, мне почему-то совершенно не хочется спать.
Душа требует близости.
Ни секса, не сейчас. А именно внутреннего единения, чтобы снова почувствовать. Что не одна я. Что «мы» всё ещё есть.
— Я тебя люблю, Дань. Давай попробуем. Но я учиться хочу, работать. Как раньше не будет.
— Понял.
— И что думаешь?
— Делай что хочешь. Я не против.
Удовлетворённо вздыхаю. Богдан нежно целует мою раскрытую ладонь, а я перемещаю её на холодную от ветра небритую щёку и согреваю поглаживаниями.
Засыпая говорю, что чувствую. Не из соображений долга, просто знаю, как для него это важно.
— Я бы не ушла от родителей, будь это кто-то другой.
Его дыхание стопорится. Рука на моём плече становится каменной.
— Не надо, Ян. Всё нормально.
— Нет, я серьёзно. Когда не видишь любви вокруг, сложно её сразу почувствовать.
— Сейчас чувствуешь?
— Конечно. Всегда.
Всю ночь я отчаянно жмусь к его телу. Сильному, тёплому, родному.
Периодически просыпаюсь, чтобы уткнуться в мягкую кожу и в очередной раз выдохнуть.
Да, я приняла решение на эмоциях. Будучи в раздрае и ужасе оттого, что всё может закончиться.
Но клянусь, ни секунды не раскаиваюсь в этом.
Под утро сон становится крепким. Совершенно не замечаю, как просыпается Богдан, а когда открываю глаза, первым делом хватаю телефон с тумбочки. На часах уже десять.
Десять!
У меня трое детей в доме. Больных и голодных.
Накинув халат, отправляюсь сначала по комнатам, которые оказываются пустыми, а затем спускаюсь на первый этаж.
— Мама, — кричит Ваня, размахивая ложкой. — У нас папа ночевал. Он нам кашу сварил.
— Да? — удивлённо смотрю на Богдана и еле сдерживаю смех. — Боже, где ты это нашёл?
— В кабинете, — ухмыляется, привлекая меня к себе.
Немного отклоняюсь, чтобы разглядеть старомодное темно-синее трико с белыми лампасами и тельняшку с голубыми полосками, а потом снова прижимаюсь к тёплому телу. Вздыхаю умиротворённо.
— Папа, а ты сегодня не уедешь? — настороженно спрашивает Маша.
— Нет, — отвечает Богдан уверенно.
— А завтра?
— И завтра не уеду.
Дочь переводит взгляд на меня.
— Вы что помирились?
— Помирились, — отвечаю с лёгкой улыбкой.
— И у папы не будет других детей?
— Каких детей?
В ужасе обвожу глазами лицо мужа.
— Витка Калинина сказала, если родители разводятся, у папы другие дети появляются, — сообщает Маша расстроенно.
— Всё нормально, Маш, — говорит Богдан, поглаживая меня по спине. — Если и будут ещё дети, то наши с мамой.
— Соболев, — прикрываю веки. — Хватит.
О чём он? Ещё дети? Я не хочу.
Я только-только жить начинаю.
— А можно я у вас останусь? — тихо произносит Дина. — Мне у бабы Юли скучно.
— Мам, — вскрикивает Маша. — Правда, можно Динка у нас поживёт?
— Давайте спросим у бабушки, когда она выпишется из больницы? — предлагает Богдан. — Пока ты всё равно у нас, Дин.
— Ладно, — говорит она, снова утыкаясь в тарелку.
День проходит как-то сумбурно.
Ваня продолжает температурить, а почти выздоровевшие девчонки
