поправилась до вылета. Мысль о том, что Настя узнает о болезни внучки и больше не отдаст ее бабушке во время их редких приездов, не давала Ирине Леонидовне покоя.
Через полтора дня температура стала спадать. Приступы рвоты прекратились. Уставшая Лиза, задремывая, сквозь сон сказала бабушке:
– Ты все-таки хорошая бабушка. Это дед, наверное, сделал тебя немного плохой, но не до конца. Ты хорошая. А он очень плохой, потому что мог людей в тюрьму сажать.
– Лизонька, да как ты… да что ты…
Ирина Леонидовна задохнулась от возмущения. Она хотела раскричаться, рассказать, каким исключительным человеком был Лизин дед, но вместо этого просто положила руку на чуть теплый лоб девочки. Лиза уже спала. Рассказать историю своей жизни ребенку, который живет в другом мире, думает на другом языке и проводит все время с ненавидящей Ирину Леонидовну невесткой, казалось нелепой и бесполезной затеей. И тут Ирине Леонидовне вспомнился позапрошлый приезд сына. Вспомнился очень красочно и подробно.
Февральский закат был почти весенним. Быстрым, розовым, с легкими перьями полупрозрачных облаков во вновь поднявшемся после зимы небе. На улице еще было холодно. Колючий ветер задувал сквозь одежду и жег лицо. Снег крепким настом лежал на скованной морозом земле, но весна уже нанесла решающий удар. Трепетный закат был доказательством. ВДНХ – в ярмарочной суматохе. Из динамиков разносилось самозабвенное пение Лещенко. Повсюду шла шумная торговля и масленичные конкурсы. Вокруг монументальных павильонов бывших советских республик вплотную стояли палатки с китайскими товарами и открытые лотки с однодневными игрушками кислотных расцветок. Володя торговался с продавцом шапок-ушанок, которые он собирался подарить своим американским друзьям, а Настя покупала маленькой Лизе вторую порцию сладкой ваты. У Лизы из-под капюшона выбилась прядь золотистых волос, а нос и щека смешно перепачкались розовым сахаром. Девочка смеялась, и Настя звонко поцеловала ее в перемазанную щеку.
Ирина Леонидовна смотрела на свою семью и чувствовала лишь холодный ветер. Они были так близко и так далеко от нее. Они вместе, и они счастливы. Они семья. А она – нет. Она просто рядом. Ей просто позволили быть поблизости. Конечно, они сейчас пойдут обедать в кафе, и Настя дежурно спросит о здоровье и вновь порекомендует американские БАДы, сын поинтересуется работой, а внучка даже несколько раз обнимет. Но… это так мимолетно и так эфемерно, совсем как стремительный февральский закат. На самом деле никому, кроме Лизы, не интересно, как именно она здесь живет.
Ирина Леонидовна с горечью вспомнила мужа. Много лет подряд она рассказывала ему о том, что происходило с ней за день. Олег Дмитриевич знал о ее заслугах на работе и понимающе кивал, когда она с возмущением докладывала ему об ошибках и невнимательности своих коллег. Супругу было важно и интересно все, что ее волновало и что заставляло переживать. Олег Дмитриевич понимал, что его жена очень принципиальна и четко разделяет формальные и рабочие отношения. Но при этом он также знал, что она с готовностью помогает тем, кто попал в действительно сложную ситуацию. А помогала Ирина Леонидовна незаметно, почти всегда через других людей.
Пользуясь своими обширными связями, она находила контакты нужных специалистов, передавала сотрудникам, оказавшимся в беде, собственные деньги, маскируя их под материальную помощь от организации. Ирине Леонидовне очень не хотелось, чтобы те, кому она помогала, чувствовали себя обязанными. И низкопоклонство, и псевдодружба были ей глубоко противны. Ирина Леонидовна была замкнутым человеком. У нее было совсем немного близких друзей, и только с мужем она ощущала себя частью чего-то большого и значимого.
Олег Дмитриевич умер три года назад. После сорока лет безупречной работы в органах безопасности. После себя он оставил вечный озноб в сердце жены и кипу грамот и благодарностей в тот самом старомодном серванте из красного дерева. «”В тюрьму сажать…” Господи, как же глупы и несправедливы люди!..» – с горечью думала Ирина Леонидовна, дежуря у кровати выздоравливающей внучки.
* * *
После отъезда родственников потекли тягучие, почти одинаковые дни. С действительностью Ирину Леонидовну примиряли воспоминания и сны, в которых близкие были рядом. Женщина рассматривала на экране телефона редкие фотографии, которые присылала ей внучка, и засыпала, представляя их будущую встречу.
В то утро Ирина Леонидовна вздрогнула от резкого звука телефонного будильника. И хотя из-за плотных кофейных штор уже светило солнце, она выключила звук и с силой зажмурила глаза, попытавшись опять провалиться в только что растаявший сон. Он был необычным и абсолютно нереальным. Ей снилось, что Олег Дмитриевич вовсе не умер, а просто заболел и смог выкарабкаться из проклятой болезни живым. Он немного похудел, но от этого только помолодел. А она сама, послушавшись совета врачей, вышла на пенсию и переехала в Штаты вместе с мужем. Они купили двухэтажный дом фисташкового цвета с уютным палисадником за невысоким белоснежным штакетником. На лужайке перед домом прыгал коричнево-шоколадный бигль. И что самое удивительное, ей, привыкшей жить в мегаполисе, это нравилось. Смеющаяся Лиза махала бабушке рукой из-за двери желтого школьного автобуса. Внучка обещала скоро вернуться и опять провести уик-энд в гостях у бабушки с дедушкой. А потом так не к месту прозвенел будильник. И помешал Ирине Леонидовне вновь встретить свою Лизу. Она ведь обещала приехать и, значит, обязательно сдержит слово, ведь внучка точно такая же пунктуальная и обязательная, как сама Ирина Леонидовна.
С радостью почувствовала, что перед глазами все стало рябить: она вновь засыпала. Но сон оказался совсем другим: вместо фисташкового, залитого солнцем дома Ирина Леонидовна очутилась в длинном коридоре с серо-жемчужными стенами. Впереди выстроилась длинная очередь, но женщина почти не различала лиц тех, кто стоял вместе с ней. Очередь двигалась очень медленно, и Ирина Леонидовна точно знала, что она стоит за пожилой женщиной в розовом берете. Нужно было обязательно дойти до заветного светящегося впереди окна. Там выдавали визы. Если Ирина Леонидовна не успеет, то ей не дадут встретиться с Лизой. Вообще никогда. На стене, вдоль которой двигалась очередь, висели часы. Стрелки и цифры были сильно размыты, но отчетливо слышалось безжалостное тиканье. Ирина Леонидовна попыталась в панике сосчитать, успеет ли она пройти к окошку до закрытия, но у нее никак не получалось сфокусировать взгляд на часах. Перед глазами маячило только розовое пятно берета.
Проснулась Ирина Леонидовна в девять часов утра с щемящей тревогой в груди. Она резко вскочила с кровати и схватилась за телефон. На иконке, отображавшей личную почту, виднелось непрочитанное сообщение. Ирина Леонидовна поспешно надела очки и открыла письмо. Оно было от невестки. Сердце поднялось и забилось прямо в горле: Настя никогда не писала писем. Если невестке нужно было сказать что-то
