К черту ленч! Он не сможет проглотить ни крошки. Он просто побудет немножко один, подальше от всех. Пусть отец помучится, как мучился он.
Разумеется, несколько часов не то же самое, что десять лет.
Джеймс отряхнул брюки от пыли и стал подниматься по склону холма. Он взберется на самый верх, чтобы увидеть, если кто-то пойдет за ним из Стенбери-Хилла, и спрячется. Если повезет, он, может, даже набредет на еще одну пещеру, где сможет скрыться от солнца и зализать свои раны.
Они с Беа и сыновьями Арама уже нашли несколько на территории имения. Нико сказал, что некоторые пещеры тянутся на мили, словно известково-кристаллические дороги под землей. Конечно, когда они отправлялись исследовать пещеры, Нико с Томасом брали фонари и веревки, даже если Беа трусила заходить слишком далеко. Она боится всего на свете.
Джеймс вытащил из кармана накрахмаленный носовой платок и вытер лицо. Жарко стало невыносимо, просто пекло какое-то. Прямо как тем летом много лет назад, о котором рассказывал ему отец, когда трава горела, а урожай, животные и люди гибли. Лето, когда все изменилось. Лето, из-за которого он стоит сейчас тут и совсем одинокий.
От яркого солнца веки отяжелели. Как отец выдерживал в той огромной пустыне, где за каждой песчаной дюной подкарауливают сарацины? Разумеется, маркиза Коновера, с бородой и в тюрбане, можно было принять за одного из них. Друг отца мистер Бэнкс нарисовал его в уголке одного из писем, которые он присылал домой. Когда мама показала ему рисунок, вначале Джеймс отказывался верить, что изображенный на нем человек может быть его отцом. Этот дикарь? Какой позор!
Джеймс добрался до вершины холма и сел перевести дух и еще раз вытереть лицо. Внизу простиралась глубокая зеленая лощина, неровная и бугристая, словно трава была помятым одеялом, в спешке брошенным каким-нибудь великаном. Тонкая лента воды блестела и мерцала на солнце. И между нагромождениями камней Джеймсу показалось, что он заметил вход в пещеру. С такого расстояния невозможно было сказать, насколько она велика, но там будет прохладно и темно — идеально, чтобы скоротать время в одиночестве.
Он стал спускаться по крутому склону, потерял равновесие и постыдно заскользил вниз, пока не ухватился рукой за корень и не остановился.
— Вот дерьмо! — с чувством выругался Джеймс. Хороший же из него исследователь, если он даже на ногах устоять не может. Он больше никогда не наденет этот костюм в церковь, даже если вернется той же дорогой и найдет свою порванную куртку. Джеймс пощупал брюки сзади. Они порвались, но крови на руке не было.
Потребовалось гораздо больше времени, чем он думал, чтобы добраться до ручья на дне лощины. Маршрут был неровный, а наполовину заросшие травой острые камни попадались так часто, что Джеймс отбил себе все пальцы на ногах. Он уже начал сомневаться в мудрости своего решения уйти так далеко от Стенбери-Хилл — он даже не был уверен, что все еще на отцовской земле, и несколько раз смачно выругался, как делают мужчины, когда разозлятся. Не было ни следа невысоких каменных стен, которые разделяют землю на участки, только волнистая трава, ямки да скопления камней.
Лицо у Джеймса горело, а сам он взмок от пота. Поплескав холодной водой на лицо, он набран воды в ладони и вволю напился. Затем смочил носовой платок и повязал его вокруг шеи.
Ну вот, теперь в тысячу раз лучше. Джеймс встал, и вода с чавканьем вылилась из его ботинок. Старая няня миссис Пулсифер устроила бы ему нагоняй за такую неряшливость, но Коновер уволил ее почти сразу же, как вернулся домой в Гайленд-Гроув. Это тоже расстроило Джеймса, но он допускал, что отец имеет на это право. В любом случае он уже достаточно взрослый, чтобы с ним нянчились во время школьных каникул, к тому же женщина проявила неуважение, назвав отца «дикарем» прямо в лицо. Коновер лишь рассмеялся — пугающее зрелище: хищный оскал белых зубов на коричневом лице, — сполна расплатился с Пули, и все дела. Нико стал камердинером и компаньоном Джеймса, когда он бывал дома, и они неплохо ладили с тех пор.
Жалко, что Нико сейчас не с ним.
Но нет. Ему надо подумать, и потом, не может же он обсуждать неприглядную историю своей семьи со слугой. Джеймс шел вдоль ручья, пока не поднырнул под нависающий камень. Постояв неподвижно, он дождался, когда глаза привыкнут к сумраку пещеры, и осмотрелся. Потолок поднимался достаточно высоко над головой, но пол казался неровным, поэтому Джеймс ступал с осторожностью. Рука его коснулась шершавой стены.
— Эй! — прокричал он.
Эхо не было бесконечным. Вытянув вперед руку, Джеймс пошел вдоль изгибающейся стены и оказался внутри маленького пространства, похожего на комнату, с узким проходом вправо, слишком узким, чтобы протиснуться через него. Он продвинулся чуть дальше, споткнулся о валяющийся камень, и его нога не нащупала ничего, кроме воздуха.
Все случилось так быстро, что Джеймс даже вскрикнуть не успел. Он полетел вперед, падая, попытался ухватиться за мокрую стену, но пальцы лишь заскользили по шероховатому камню. Прежде чем он смог остановиться, тело его вклинилось в глубокую расщелину в полу пещеры, а торчащий острый камень разорвал рубашку и поцарапал кожу под ней.
Два падения в один день. Ну и недотепа! Джеймс попытался выползти назад, но, к его ужасу, камень осыпался, и он соскользнул вниз еще на фут. Теперь уже не на шутку испуганный, Джеймс протянул ногу, но ничего под ней не нащупал.
Насколько глубока эта трещина? Джеймс переборол панику, которая зародилась и стремительно росла в нем. Нельзя утратить самообладание. Еще не прошло и минуты, как он попал в этот переплет.
А вдруг придется просидеть тут весь день? Или несколько дней? Пойдет ли отец искать его после их ссоры, и как он вообще сможет найти его?
Нико говорил, что в Йоркшире сотни пещер. Перед поездкой на север он читал путеводители и развлекал Сейди, Беа и его, Джеймса, историями о своих путешествиях по Греции и другим местам.
Джеймсу тоже хотелось попутешествовать. Отец обещал взять его с собой в такое путешествие, если он будет хорошо вести себя в школе. Но внезапно Джеймсу пришло в голову, что у него, может, больше никогда не будет возможности поехать куда бы то ни было. Потому что он никогда больше не попадет в школу, умрет здесь, в этой расщелине. Один и в темноте.
Лицо его было мокрым, но он пока не мог пошевелить руками, чтобы вытереть слезы. Не было никого, кто бы мог увидеть или услышать его.
— Дерьмо! — выругался Джеймс. Но это слово не отражало всей глубины его отчаяния и злости на себя, однако оно единственное пришло ему на ум.
