Портрет Лиз снова причинил боль, и Рику потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки.
Спустя десять минут он наконец отыскал в прикроватной тумбочке то, за чем пришел. Когда Лиз обнаружит пропажу слайдов, она, несомненно, обратится в полицию, и копы несказанно удивятся такому ограблению — украдены какие-то слайды, а к серебру и золоту не притронулись.
Рик гнал машину на восток, пока не оказался в совершенно пустынной местности. Ближайшее жилье находится в полумиле отсюда, никто ничего не услышит.
Взяв обеими руками лом, Мейсон подошел к своему верному «порше» и с размаху ударил по переднему крылу. Заскрежетал металл, разлетелась фара. Один из осколков попал Рику в лоб. Не обращая внимания на рану, он обрушивал удары на любимую машину. Из глаз его текли слезы.
— Прости меня, детка, — стонал Рик.
Правое крыло и фара превратились в бесформенное месиво из искореженного металла и битого стекла. Посмотрев на дело своих рук, Рик снова зарыдал. Будь проклята эта Лиз! Это она во всем виновата. Она дорого заплатит за то, что ему пришлось сейчас сделать.
Рик, шатаясь, подошел к дверце, и тут его затошнило. Рубашка была испачкана, безупречный костюм залит кровью. Когда рвота кончилась, Рик зашвырнул ломик в темноту.
Через полчаса обессилевший Мейсон вошел в галерею. Толпа расступилась, давая ему дорогу, шум приутих.
— Позовите Лиз, — почти прошептал он, падая в кресло у справочного стола.
К девяти часам непроданными остались только две картины Алана. Но он даже не поинтересовался, сколько за них получит. Какая разница, завтра он будет уже на пути к Санта-Фе. Хэнк держался великолепно, когда объявили, что теперь он — дилер Алана, а уж когда он сам объявил о выставке в музее Гуггенгейма, от поклонников уже не стало отбоя.
Целия не просто хорошо сыграла роль, она, можно сказать, превзошла себя. Она так крепко прижималась к Алану, с таким обожанием смотрела ему в рот, что все окружающие, конечно, Приняли их за любовников. Целия охотно позировала фотокорреспондентам, и Алан понял, что завтра, когда увидит утренние газеты кузен Джордж, им предстоит серьезное объяснение.
— А тут забавно, — сказала Целия, потягивая шампанское. — Быть учительницей намного скучнее.
— Хорошо, что хоть одному из нас здесь понравилось.
Веселье Целии вдруг буквально испарилось, сменившись испугом, и в наступившей тишине ее голос прозвучал особенно громко.
— О Боже! Кто это?
Оглянувшись, Алан увидел, как Рик без сил падает в кресло, а к нему подбегает Лиз.
— Рик, я так беспокоилась, ради Бога, что произошло?
— Прошу извинить за опоздание, но это не моя вина. — Рик взял ее за руку. — Когда я ехал сюда, мне под колеса кинулась собака, я постарался ее объехать и врезался в дерево. Моя бедная машина, во что она превратилась!
— Бог с ней, с машиной, — сказала Лиз, опускаясь рядом с Риком на колени. — Что с тобой? Может, позвать врача?
Из толпы выступил высокий седой человек.
— Я врач. Если вы не против, мисс Кент, я с радостью окажу помощь Рику.
Лиз кивнула.
— Помогите мне отвести его в мой кабинет.
Алан видел, как Лиз нежно обняла Мейсона за пояс, и последние сомнения, еще подчас терзавшие его, исчезли.
— Ого, — прокомментировала Целия. — Скажи, у Лиз на каждом открытии выставки случаются какие-нибудь приключения?
Марианна и Реджинальд в это время сидели в баре и не видели сцену явления Рика изумленным гостям. По мнению Марианны, вечер удался на славу. Реджинальд, кажется, поверил истории о престарелой тете Гарриет, и хотя это была выставка работ Долгой Охоты, кто-то купил одну из ее картин.
Табличка «Продано» произвела на Реджинальда впечатление.
— Какая неудача, я бы с удовольствием купил ее сам.
— Дорогой, — проворковала Марианна, — тебе не стоит покупать мои картины. Когда мы поженимся, ты первый будешь выбирать то, что тебе понравится.
Она даже не слишком огорчилась, когда Реджинальд отвалил кучу денег за какую-то картину Долгой Охоты. В конце концов скоро и это станет ее собственностью.
Долгое стояние на высоких каблуках и вежливая болтовня с почитателями утомили Марианну.
— Завтра утром мне надо в больницу к тете Гарриет. Может, ты отвезешь меня домой?
— Да, пора уезжать, я что-то неважно себя чувствую.
Сегодняшний вечер очень расстроил Квинси. Головная боль, возникшая еще в комнате Марианны, постепенно усилилась и стала нестерпимой. Ему хотелось поверить в историю, рассказанную Марианной, но можно ли доверять этой женщине? На прощание Реджинальд едва прикоснулся губами к щеке невесты.
Неужели Марианна не та, за кого себя выдает? Вероятно, он слишком рано прекратил свои попытки разузнать о ее прошлом. Надо было прибегнуть к помощи специалистов, а не дилетантствовать самому. Вспомнив допрос, который он столь неудачно учинил Лиз Кент, Реджинальд покраснел.
Теперь он начал анализировать те мелочи, которые приписывал техасскому происхождению и воспитанию Марианны. Забавное произношение, неправильное употребление слов, тот факт, что его не представили никому из членов ее семьи, и многое другое, что он сознательно игнорировал, сразу приобрели значение. Может, позвонить утром Лиз и еще раз попытаться что-либо разузнать?
Реджинальд с трудом вылез из «ягуара».
— Вы неважно выглядите, — сказал Кейт, помогая Реджинальду снять пальто. — Давайте я вас помассирую.
— Это будет весьма кстати.
— Что-то случилось, босс?
— Пока не знаю.
Завтра он разрешит все сомнения и, как ни отвратительна ему мысль вмешивать чужого человека в свою личную жизнь, наймет частного детектива.
Марианна Ван Камп не станет женой Реджинальда Квинси, пока он не узнает, кто она такая.
25 февраля 1989 года
В кинофильмах роковой звонок раздается обычно среди ночи. Но этот зазвенел в ясный февральский день, когда Лиз готовила персональную выставку Де Сильвы — Гаррисон.
— С вами хочет поговорить мистер Джекоб Кенторович, — доложила секретарша. — Он утверждает, что это срочно. Вас соединить?
Сердце Лиз заныло. Последний раз она слышала это имя двадцать четыре года назад. Что ему надо? Наверное, узнал, что она добилась успеха, и теперь потребует компенсации за сохранение ее тайны. Кенторовичи всегда нуждались в деньгах.
— Соедините.
— Это ты, Рахиль? — неуверенно спросил мужчина.
— Иаков?
Голос совсем незнакомый. Да и чему тут удивляться, ведь последний раз они разговаривали, когда Иакову едва исполнилось четырнадцать.
