— Естественно. — Мойше грубо схватил дочь за руку. — Таков обычай. Отец твоей матери выбрал меня, а я выбрал мужа тебе. Так ведется сотни лет, и кто ты такая, чтобы менять ход вещей?
Девочка до крови закусила губу. Они никогда ее не поймут. Никогда. Если сегодня промолчать, завтра будет уже поздно.
— К черту ваши обычаи, я все равно поступлю в Стенфорд.
— Если ты посмеешь уехать, — отец с такой силой оттолкнул ее, что она едва устояла на ногах, — я прочту каддиш, и мы будем считать тебя мертвой.
Лиз выскочила из гостиной, успев заметить прижавшегося к стене младшего брата, в глазах которого застыл ужас от ее безрассудства и дерзости. В спальне Лиз собирала свои жалкие пожитки, надеясь в душе, что хотя бы мать попытается ее остановить. Но Малка тихо плакала на кухне, Иаков сбежал на улицу, а отец молча сидел в гостиной.
Прожив две недели у подруги, Лиз перебралась в общежитие Стенфордского университета. Надо было начинать новую жизнь. Во-первых, сменить имя и фамилию. Ничто не должно связывать ее с прошлым. Во-вторых, придумать новую правдоподобную биографию.
Новым друзьям Лиз говорила, что осиротела в раннем детстве, и это было недалеко от истины. Первый год после бегства из родительского дома Лиз писала матери каждую неделю. Ответа она не дождалась. На втором курсе отправляла письма раз в месяц, а получив диплом с отличием, покончила с этим навсегда. Днем своего рождения Лиз Кент стала считать день поступления в Стенфорд. Детство и юность перестали существовать. Сначала Лиз было трудно хранить тягостную тайну, но потом она привыкла к ней, как к своим рыжим волосам и глазам цвета бирюзы.
Стряхнув тяжелые воспоминания, Лиз взглянула на брата.
— Первое время я часто писала маме, но ответа не получала. Тогда я поняла, что отец выполнил свою угрозу.
Иаков грустно покачал головой.
— После твоего отъезда нам запретили даже произносить твое имя. Я думал, что никогда больше тебя не увижу.
— А ты хотел?
— Видимо, нет. Отец сумел убедить нас с мамой в своей правоте. Во всяком случае, я тебя осуждал. — Иаков пожал плечами. — Но об этом мы сможем поговорить позже. Мама хочет тебя видеть.
Малка Кенторович лежала в той самой постели в той самой комнате, куда Мойше привел ее больше сорока лет назад. Тогда ей было пятнадцать лет, и все мужчины на улице оборачивались на нее. И не о Мойше Кенторовиче, тщедушном талмудисте, мечтала тогда Малка. Родители объяснили рыдавшей всю ночь дочери, что выйти замуж за такого ученого человека — большая честь для их семьи.
И сейчас, после долгих лет разлуки, она видит наконец плод своего холодного союза с мужем. Когда-то она причинила зло своей дочери так же, как ее родители ей самой.
Теперь мать решила искупить вину перед дочерью.
— Как я рада тебя видеть! — Малка протянула к ней восковую руку.
Лиз с тоской глядела на бледное подобие матери, лежавшее на высоких подушках.
— Подойди ко мне, — с трудом прошептала Малка. — Дай посмотрю на тебя.
Лиз села на краешек кровати и поцеловала мать в прозрачную восковую щеку.
— Какая ты у меня красавица. — Мать погладила ее роскошные волосы. — Преступление — заставлять женщину с такими волосами всю жизнь носить платок. Быть хасидом несладко, Платок, пейсы, кошерная еда, черная одежда — вот плата за веру.
«Не говоря уже о полном подчинении женщины», — мысленно добавила Лиз.
— Нам надо поговорить, но я не знаю, с чего I начать. — Голос Малки был таким же слабым, как и ее тело.
Она проглотила лекарство и запила водой из стоявшего рядом стакана.
— У тебя сильные боли? — спросила Лиз, пристально вглядываясь в лицо матери.
— Это пройдет.
— Я оставлю вас наедине, — сказал от двери Иаков, но женщины не обратили на него внимания.
— Двадцать четыре года назад я позволила твоему отцу совершить несправедливость. — Малка поглядела дочери в глаза. — Сегодня я прошу у тебя прощения.
Чувство вины, отвращение к себе выплеснулись наружу, и Лиз заплакала.
— Это меня надо прощать. За то, что я вас покинула.
* * *
Марианна грустно сидела в своем любимом баре. Вот и все. Круг замкнулся. Реджинальд исчез.
Она не видела его с тех пор, как он посетил ее убогое жилище. Цветы, телефонные звонки, обеды, концерты и театры канули в небытие. Часы пробили двенадцать, и роскошная карета превратилась в тыкву, а лошади — в мышей. Мимолетная удача отвернулась от Марианны.
На все звонки Кейт неизменно отвечал, что мистер Квинси, к сожалению, отбыл в город по срочными делам.
«Отбыл в город, так я и поверила. Гаденыш врет, как сивый мерин». Вначале она решила все выяснить, для этого нужно лишь проникнуть за ворота особняка. Не тут-то было. Охранник ее не впустил. Еще бы! Сукиному сыну хватило одного взгляда на «датсун».
«Забудь, — уговаривала себя Марианна, — все кончено, Реджинальд потерян навсегда». Она подвинула бармену пустую рюмку.
— Вы позволите заказать вам еще что-нибудь?
Развернувшись на табурете, Марианна оказалась лицом к лицу с красивым мужчиной лет сорока. Густые светлые волосы, загорелое лицо, веснушки, симпатичные морщинки вокруг улыбающегося рта.
— Почему бы и нет? — Она выдала самую ослепительную улыбку.
Этого красавца она заприметила полчаса назад, когда он только вошел в бар. Парень, очевидно, тоже положил на нее глаз, но устроился поодаль, Он сидел с таким видом, словно на него свалились все беды мира.
Пока Марианна раздумывала, как он продолжит разговор, незнакомец заказал выпивку. Это было светлое пиво.
— Вы здесь живете? — спросил он.
— Нет, я живу в западном районе.
— И, очевидно, не работаете, иначе не сидели бы здесь в три часа дня.
— Вы — Шерлок Холмс?
— Но я прав?
— А может, я богата.
— Правда? Тогда закажите нам еще выпить.
Еще через несколько минут Марианна рассказала ему, кто она такая и чем занимается.
Малькольм Мэрфи, или Мэрф, как называли его друзья, оказался дилером по продаже спортивных товаров.
— Я — мой самый любимый покупатель, пользуюсь всем, что продаю.
«Так вот откуда эти мышцы атлета и потрясающий загар», — подумала Марианна. Три недели назад она не обратила бы на Малькольма внимания. Теперь Реджинальд ее покинул, она свободна делать все что ей заблагорассудится.
— Интересно, кто надел вам на палец такое колечко? — Мэрф положил деньги на новый заказ.
Взглянув на подарок, Марианна почувствовала, что горечь от исчезновения жениха несколько уменьшилась благодаря обильному возлиянию и мужскому интересу к ней.
