Шагай, пижон, к следователю.
И лейтенант подтолкнул его в сторону помещения, расположенного наискосок от приёмного отделения. Оказалось, что и непосредственно в ИВС есть кабинеты для допросов.
Кондрашов ожидал увидеть Плеханова, но там его поджидал незнакомец в мундире.
– Капитан милиции Гнатюк, – отрекомендовался тот.
– Это…Репрессированный Кондрашов, – назвался Юрий.
– Х-хы…Садись…репрессированный, – взглянув на него, иронично хмыкнул капитан.
Парень пристроился на табурет, привинченный к половицам. Гнатюк же выложил на стол, также жёстко прикреплённый к полу, какую-то бумагу и многозначительно спросил: «Знаешь, что это?». У Кондрашова едва не сорвались с языка слова про «пресс-хату», но, вспомнив обидный гогот постовых, он вовремя спохватился.
– Откуда ж мне знать, – насторожённо пожал плечами доставленный.
– Это, – поднял указательный палец кверху офицер, – пока не подписанный мной документ. Постановление. О прекращении уголовного дела и об освобождении тебя из-под стражи. А знаешь, почему оно не подписано?
– Да…откуда ж, – больше того напрягся Юрий.
– А потому, что мне дано указание, подписать его только при том условии, что ты напишешь одно заявление.
– Какое ещё заявление?! – бдительно, как часовой, охраняющий знамя, осведомился Кондрашов.
– Заявление военкому, что ты просишь об отправке в армию первой партией.
– В армию? Хм…В принципе я и без того считаю, что все парни должны служить. Только…
– Что: только?
– Я ж играю за городскую футбольную команду. И у меня это…планы…перспективы…
– Слушай, ты!…Недовинченный! – грубо оборвал его Гнатюк. – И это я ещё культурно выражаюсь. Какие, к едреене фене, перспективы? Да тебе «десятка» на зоне корячится! Планы…
– Так ведь Ваныч, – упрямо бубнил юноша. – …То есть…Венедикт Иванович Голубович – тренер – обещал мне…
– Хо-хо-хо! – скептически хохотнул милиционер. – Сравни: кто твой тренеришка, и кто – семейка Хориных. Да и потом: твой Ваныч первый от тебя открестится, как узнает о твоих художествах.
– Ваныч не такой! – звенящим от обиды голосом выпалил Юрий. – Он справедливый!
– Заткнись, а, – скривился капитан. – Может твой Ваныч и справедливый, да только против лома – нет приёма. И ещё…Об отце не забудь. Двустволку-то мы и на него повесим.
– Как так?!
– Да вот так! Планы у него…Вот брату своему судимостью ты, верняк, свинью подложишь. А если и на него тебе наплевать, так хоть мать пожалей. Она вон, прям щас, стоит в коридоре отдела и слёзы льёт.
– Что, вот так и стоит? – просипел парень.
– А ты как думал? А ведь у неё, говорят, сердце…А ты её доводишь…
И Кондрашов «заткнулся»…Ну что может быть дороже мамы, Веньки и отца?
10
Из подвала в вестибюль, расположенный перед дежурной частью милиции, Юрий вышел другим человеком. И первый, кого он увидел, была, действительно, мама…
Ну, кто ещё так преданно и верно способен нас ждать в этом мире?! Кто же ещё столь бескорыстно и беззаветно прощает нам проказы и проступки? Для кого же ещё, вопреки всему и назло всему, мы неизменно остаёмся самыми любимыми и единственными? Кого же ещё, несмотря на всю доброту к нам, из-за нашего разгильдяйства и глупости мы больно раним, обижаем и заставляем страдать?
Юрина мама стояла, утомлённо прислонившись к перилам лестничного марша, а смятенное лицо её покрыла горестная маска переживаний. Но лишь она увидела сына, как блеклый, унылый и монотонный взгляд Лидии Николаевны полыхнул семицветной радугой нежности и надежды. Она припала к его груди и неслышно заплакала. Только вздрагивающие плечи выдавали разом безмерную материнскую радость, горе и боль. А взрослеющий сын мягко утешал её.
Несколько успокоившись, Лидия Николаевна с опаской огляделась и спросила:
– Сыночек, ты как здесь? Тебя выпустили?
– Вроде как, – ответил тот. – Мам, ты что, специально встречать меня пришла?
– Не-ет, – прерывисто вздохнула Лидия Николаевна головой. – Удачное совпадение. Я тебе передачку принесла, а у меня не берут. Говорят, что сегодня неприёмный день. Я и у начальника милиции была, и у прокурора…Везде отказ. И вдруг…
– Мам, – спохватился Кондрашов, – чего мы здесь-то застряли? Ну их!
И в автобусе, следовавшем от Ильска до Нижней Замараевки, сын правдиво отвечал на расспросы матери. Больше всего Лидия Николаевна была потрясена тем, что её Юрий действительно застрелил волкодава.
– Я не верила…А, выходит, правда, – огорчённо вздыхала Лидия Николаевна. – Не надо, сыночка. Никогда больше так не поступай. Не делай зла ни собакам, ни людям. Собака же ни при чём. Какие хозяева, такая и собака. Помнишь, крестьянская собака спасла дочку цыганки Азы и цыгана Ноно?
– Помню.
– Во-о-от. Просто сейчас время собачье, которое всех выводит на чистую воду. Папа же не зря говорил, что оно-то и проявило сущность Казимира и Властилины.
– До меня уж дошло, – повинился сын. – При случае я перед…Ниной извинюсь. За всё…
– А Нина сбежала, – известила Лидия Николаевна сына.
– Как сбежала? Куда сбежала?
– Сбежала с Лукиным в большие города. Отцу с матерью она оставила записку, что станет карьеру певицы делать. И с собой забрала родительские деньги. Много. Доллары. Казимир с Властилиной хотели покупать какую-то недвижимость, и все деньги со счёта в банке сняли, да ещё и в кредит залезли.
– Вот это да! – удивился Кондрашов. – Жалко…Что-то теперь с нашим ансамблем будет?
– Осунулся ты! – бережно провела Лидия Николаевна по щеке сына. – Даже щетина появилась…
– Нервотрёпка, – лаконично прокомментировал тот. – Да ночь не спал. А поспал бы я с пребольшущим наслаждением.
Глава шестая
1
Не успел дома Кондрашов с наслаждением припасть к самой мягкой на свете подушке, как его кто-то принялся неумолимо тормошить. Он через силу разомкнул веки: у входа в затемнённую комнату стояла его мама, а рядом с ним на краешке кровати сидел Кропотов и приговаривал: «Вставай, соня, а то состаришься».
– Витёк, – жалобно попросил Юрий, – оставь меня в покое, а…Я только задремал, а ты меня будишь.
– Какое «задремал», – наигранно удивляясь, пристыдил его друг. – Мы с Лидией Николаевной прикинули, так получилось, что ты двадцать часов без передыху храповицкого задаёшь.
– Скажешь тоже! – не поверил засоня, приподнимаясь на локоть. – А который час? У нас сегодня что?
– Где я? Кто я? Что со мной? Люди, ау-у-у! – необидно передразнил его Виктор. – Вставай, да начинай трамбовать свой подвесной бачок, – погладил он его по животу, – а то худой, что велосипед.
– Мам, он разыгрывает, да? – взглянул Кондрашов на Лидию Николаевну.
– Поговорите, ребятки, поговорите, – интригующе вымолвила та, и удалилась на кухню.
– Ладно, – проворчал юноша, обращаясь к другу. – Раз не даёшь спать, так хоть свет включи.
Кропотов щёлкнул выключателем, а когда развернулся, Юрий ахнул и чуть не свалился с кровати: у Виктора лицо было распухшим, словно арбуз.
– Эге-гей! Ни чё се! – по-кропотовски вскричал он. – Витька, ты что, в аварию попал!
– Да это всё – семечки, – вдруг засмущался подобно воспитаннице из института благородных девиц всегда такой разбитной шофёр. – Я щас всё тебе обскажу, а ты мне, до кучи, зуб выбьешь. Лады?
– Куда тебя ещё-то бить? – глупо хихикнул ничего не понимающий Юрий. – Говори уж.
– Короче, вот какая хренотень отчебучилась, – заговорил Кропотов, с шумом втягивая в себя воздух через болезненно запухшие губы. – Ты как хлобыстнул дверью, мы тоже засобирались. У
