Неожиданная откровенность гостя настолько удивила Джорджию, что она даже растерялась, а Митч Флетчер уже вышел за ворота и шагал к машине.
– Джорджи, детка, ты какая-то тихая сегодня. Если это из-за меня, то не переживай, прошy тебя. Джорджия взглянула на бледное лицо тети Mэй и заставила себя улыбнуться. Поразительное признание Митча Флетчера не шло у нее из головы и мешало сосредоточиться. Напрасно она ввела его в заблуждение – надо было, не открываясь до конца, все же дать ему понять, что она проводит эти часы со своей родственницей, а не с каким-то мифическим любовником.
Живо представив себе мальчика, маленького свидетеля родительских ссор, не по своей вине потерявшего любовь и доверие к отцу, она нахмурилась и покачала головой. Бедный ребенок… Да что же это за напасть? Она поймала себя на том, что с большой симпатией думает о человеке, который посмел предположить, что… Джорджия с досадой сжала губы, и ей вдруг пришла мысль, что, по-видимому, она сама каким-то образом дала пищу для его разыгравшейся фантазии.
Если бы Джорджию спросили, почему она отгораживается от людей, вряд ли она смогла бы внятно объяснить. Может быть, потому, что их участие только ослабило бы ее волю к борьбе с жестокой действительностью? Да нет же! Она старалась думать о чем угодно, только не о страшной болезни. Бабушка потихоньку поправляется… Буквально сегодня утром она сказала, что чувствует себя совсем неплохо, но, когда Джорджия взглянула на ее хрупкую фигурку, ледяное кольцо страха сжало сердце девушки.
Очнувшись от грустных размышлений, Джорджия увидела перед собой усталое лицо тети Мей. Рука больной, слабая и прохладная, лежала в ее руке.
– Джорджи, – тетя Мей с трудом улыбнулась, – не надо… не надо…
Она замолчала, и Джорджия, не дожидаясь продолжения, начала звонким от напряжения голосом рассказывать про сад, описывая каждый распустившийся цветок.
– Ты скоро сама их увидишь – вот поправишься и вернешься домой…
Ей послышалось, как бабушка тихо вздохнула, слабые пальцы легонько сжали ее руку.
Время посещений и на этот раз пролетело слишком быстро, нужно было уже уходить. В коридоре к девушке подошла дежурная сестра. Джорджия приветливо улыбнулась.
– По-моему, с тех пор как тетя Мей попала к вам, ей стало намного лучше. Я рассказала ей про наш сад. Она всегда мечтала иметь сад, где все будет устроено по ее вкусу. В прошлом году мы купили розы, такие душистые… Они скоро распустятся. Может быть, тетя Мей к тому времени уже будет дома…
– Джорджия, лечение вашей бабушки проходит хорошо, – перебила ее сестра, – но вы должны понимать, что… – она осеклась, завидев спешащую к ним санитарку. – Простите, мне придется вас покинуть.
Глядя вслед женщине, Джорджия вновь почувствовала приступ страха, но тут же поборола его. Когда она говорила с тетей Мей про сад, строила совместные планы на будущее, то иногда встречала в ответ ее взгляд, исполненный такого сочувствия и сострадания, словно… Как бы это точнее выразить? Словно тетя Мей знала нечто такое, о чем девушка не догадывалась. Или боялась догадаться?
Похолодев от этой мысли, она вышла из больницы.
Когда Джорджии становилось совсем худо, как сейчас, она преодолевала отчаяние старым испытанным способом – с головой погружалась в работу и трудилась до изнеможения, чтобы не сойти с ума от постоянного разлада между трезвым рассудком и непослушным сердцем.
В час ночи она наконец решила прерваться, так как едва не заснула прямо за компьютером.
Джорджия как-то призналась Луизе Мейтер, что ей крупно повезло: нашла агентство, в котором можно брать работу на дом. Это большая удача. Луиза тоже была с ней откровенна:
– Ну что ты, наоборот – повезло мне. Таких опытных и работящих специалистов, как ты, днем с огнем не сыщешь. Так что, если захочешь перейти на постоянное место работы, скажи мне, ладно?
Луиза знала, почему Джорджии пришлось срочно уехать из Лондона, и, кроме нее, в курсе событий был очень узкий круг людей: врач, персонал больницы и ближайшая соседка по участку, которая ежедневно приносила им домой свежие яйца и овощи, да еще делилась советами по уходу за садом. Тетя Мей была довольно замкнутым человеком и Джорджию воспитала в том же духе…
Девушка откинулась на стуле и, потирая усталые глаза, чтобы снять напряжение, вдруг поняла, почему не желает ни с кем говорить о бабушкиной болезни: когда произносишь страшные слова, они как будто обретают материальную силу. Но если ты отказываешься принимать зло, разве оно перестает существовать? Это же самообман. Тогда почему она не хочет, чтобы Митч Флетчер узнал всю правду?
Похоже, его отношения с окружающими тоже складываются нелегко. Это же надо было нагородить такое на пустом месте! Выстроить из разрозненных сведений полнейшую бессмыслицу! Ведь тут и дураку все было бы ясно. Как все-таки глубоки последствия детских переживаний. Вот и в ней самой с ранних лет поселился ужас перед одиночеством, а болезнь тети Мей и вовсе привела ее в неописуемое отчаяние. Отчего так безумно жаль себя?
Джорджия вздрогнула и прижала руки к груди, словно защищаясь от мрачных призраков ночи. Просто очень поздно… просто она устала… просто в одиночестве чудится всякое… Просто разговор с Митчем Флетчером разбередил старую рану…
Опять этот Митч Флетчер! Пошатываясь и зевая, она поднялась со стула. Не стоило принимать от него чек. Надо было твердо стоять на своем: мол, передумала, и все тут. И так не от хорошей жизни она решилась пустить в дом квартиранта, а уж Митч Флетчер ее не устраивал ни при каких обстоятельствах, и что самое прискорбное – он прекрасно это понял. И куда сразу подевались обаяние и доброжелательность, проявленные им во время уличного столкновения? Дома перед Джорджией предстал совсем другой человек. За беспечной внешностью и непринужденными манерами она разглядела твердую решительность и железную волю.
В спальне было холодно, и Джорджия вся покрылась мурашками. Проваливаясь в долгожданный сон, она вспомнила, что ни словом не обмолвилась бабушке о Митче Флет-чере. Надо будет сказать завтра, то есть уже сегодня. Пропади он пропадом, этот Митч Флетчер! Стоило ей лишь подумать о нем, и сон как рукой сняло.
В последнее время Джорджия забыла, что такое настоящий, долгий и глубокий сон. Она ложилась и вставала с неотвязной мыслью о тете Мей. Когда бабушка слегла и из-за сильных болей уже не могла спать, Джорджия, невзирая на протесты, просиживала ночами у ее постели, чтобы хоть как-то облегчить страдания больной. Но сейчас тетя Мей в надежных и заботливых руках, а бессонница осталась.
