голос. Но он был далек от меня, и я даже не знала, как далеко это было.
И тогда что-то ударило мне в мозг, без устали твердило о несказанных историях, каждая из которых хотела быть живой. Так и началась моя новая история, в которой я должна была раздать остатки своего счастья.
В течение года я прославилась за счет своих сказок. Они были ни на что не похожи, такие особенные и робкие, делающие сотню детей счастливее с каждым днем. Но чем больше я писала, тем сильнее мне становилось больнее. Это была необъяснимая боль, тайная, рожденная из моей души, из глубин моего сердца.
Я хотела яростно кричать, броситься под проезжающую мимо машину, но я не могла, что-то настойчиво удерживало меня, не давало уничтожить свой собственный мир, к которому я потеряла всякий интерес.
– О, да это же Вы! Ваши сказки… мой ребенок без ума от них, каждую ночь просит читать только их одни. – Одно и то же мне говорили люди на улице, добродушно улыбаясь.
Я улыбалась в ответ, но я лгала им, и эта ложь была не во благо. Это была та ложь, за которую он бы возненавидел меня однажды.
Как-то вечером, когда у меня снова была бессонница, под своей дверью я нашла письмо в знакомом черном конверте с прикреплённым белым атласным бантом. Мне не верилось своим глазам, но как же сердце мое трепетало от радости этой находки.
Дрожащими руками я достала письмо на той же белоснежной бумаге и принялась читать до боли знакомые слова.
Моя дорогая, я прочел все твои письма. Странно, что ты не могла сказать мне обо всем. Я понимаю твои чувства, по крайней мере, понимаю сейчас, когда я смог хорошо познать вас, людей, за время своего долгого путешествия по городам. Я впечатлен тому, как ты откровенно пишешь. И да, твоя книга! Я прочел ее и приятно удивлен. Ты смогла подробно описать меня и мои путешествия.
Я очень горд тобой.
Однако я сожалею твоему горю. Не знаю, что и сказать. Ты действительно любила того человека? Прошу, ответь, что любила. Не лги ни себе, ни другим.
Обещаю скоро вернуться.
Сердце мое в тот миг судорожно затрепетало. Я никогда ранее не испытывала таких сильных чувств даже к самым близким людям, которые некогда меня окружали.
Казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди и безжизненно упадет на пол моей маленькой квартирки. Но оно не смогло вырваться, и это было для меня еще одной грустной частью маленькой жизни.
Он прочел мои письма, которые я писала для самой себя несколько лет назад. Я обещала, что сохраню их, но не смогла уберечь от настойчивого адресата. И меня почему-то не смущал тот факт, что он получил эти письма совершенно непонятным образом. Но я не стала тогда размышлять на эту очень странную тему, поэтому просто смирилась с тем, что я ничего не могу утаить от него, даже если очень хорошо спрячу. Признаться, мне это нравилось.
Я с нетерпением ждала того момента, когда снова смогу увидеть его, когда смогу поговорить с ним, и он расскажет мне новые истории, которые собрал уже по миру людей.
Он очень любит это делать, собирать различные жизни и делать их бессмертными, каждый раз нашептывая их людям, мне. В этих историях все кажется сном, сказкой, но именно это притягивает людей к ним, заставляет сердце биться в три раза быстрее.
Когда он вернется, я обязательно попрошу, чтобы он непременно поведал мне новые истории.
Так прошел еще один месяц. Я ждала его, позабыв обо всем, что меня окружало. Замкнувшись в себе, я и не представляла, что стала для людей чудачкой. Но это меня не пугало, а даже нравилось, нравилось с особенной силой.
Чудачка? Пусть будет так, если им это угодно. Мне нравится быть собой, и я никогда не стану кем-то другим, ненастоящим человеком, который пытается понравиться остальным людям. Это бессовестно и лестно, а он не любит, когда люди льстят и обманывают.
Людям было сложно меня понять, но и я не стремилась к этому пониманию. Понимание всегда было для меня опосредованным свойством, от которого было как-то некомфортно. Комфорт этот исходил от всего, что связывало меня с людьми, с их миром, и с каждым днем я старалась не встречаться с окружающими меня стереотипами. Уверена, он еще скажет мне об этом, скажет, правильно ли я поступила или что-то напутала.
Отказавшись от всего человеческого: от отношений, от забот и прочих людских принципов, я стала жить не по правилам, по законам свободы, которых, кстати, у свободы нет. Это было легкое чувство, и я понимала, именно оно может спасти меня, именно о нем всегда говорил мне он.
Одним поздним вечером, когда за окном лил дождь, в мою дверь кто-то постучал. Это напугало меня, и я тихо, осторожно подкралась к входной двери.
Я не решилась спросить, кто был там, по ту сторону, пока не услышала знакомый голос. Он был слабым и немощным.
Поспешив открыть дверь, я не могла поверить в то, что он вернется вот так, без каких-либо признаков своего живого. Он весь казался измученным, а его глаза кричали о какой-то странной, незнакомой мне боли. Эта боль проедала его насквозь, и он даже не мог объяснить, что это было. Я не стала спрашивать, и он, не устояв от этой едкой боли на ногах, свалился мне на руки. Я едва подхватила его. Это тело было таким невесомым, таким легким, точно я держала какой-то ветер, забежавший ко мне в дом.
У него поднялась высокая температура, и он едва различал окружающий его мир. Его разум пошатнулся под тяжестью этой болезни, и он начинал бредить, спрашивая, где находится его королевство.
Я не могла ему ничего ответить, просто наблюдая за тем, как он слепо на меня смотрит. Что я могла сделать для него в этот момент? Он был болен, очень сильно болен, и болезнь эта была не из нашего мира, и я не могла понять, что мне следовало с ней сделать.
Он раньше никогда не говорил со мной об этом, наверное, решив, что это было бы для меня бессмысленной информацией, но как же он ошибся, однажды боясь мне признаться в своих слабостях.
Его температура поднималась с каждым часом все выше, и его тело, такое легкое, начало медленно таить, становясь прозрачным. Это напугало меня еще сильней, и паника охватила меня.
Я не знала, что будет дальше, что произойдет через еще один час?.. От мыслей мне было неспокойно, но он улыбался, что-то тихо для меня шепча.
Его тонкая рука коснулась моих пальцев рук.