Я задумчиво сделала глоток из чашки.
Я никак не могла понять, но… что-то во всём этом было.
Что-то, из-за чего я всё-таки сказала:
— Хорошо, Игорь Михайлович. Я поговорю с Русланом.
Его лицо чуть посветлело, и на пару мгновений он действительно стал очень похож на своего сына.
— Спасибо, — произнёс он с искренней благодарностью и улыбнулся.
Я уже собиралась ответить «не за что», как в дверь позвонили.
Руслан вернулся.
Я оставила их вдвоём на кухне. Мне показалось, что моё присутствие будет лишним.
Сначала они говорили спокойно, потом уже не очень. Оба горячились, и я слышала их напряжённые голоса даже сквозь стену. Правда, слов разобрать не могла.
Потом Игорь Михайлович ушёл, и ещё более мрачный, чем был, когда я открывала ему дверь. Руслан тоже не светился от счастья, и я подумала, что они наверняка опять обсуждали его творчество.
— Что хотел твой отец? — спросила я осторожно, утягивая Руслана за руку в спальню. Я чувствовала, что ему необходимо расслабиться, и начала расстёгивать пуговицы на его рубашке.
— Мозги мне мыл, — пробурчал он, останавливая меня. — Не нужно, Вера. Я сейчас слишком зол. Не хочу сделать тебе больно.
— Ты не можешь сделать мне больно, — прошептала я и положила одну его руку себе на грудь. — Не бойся…
Руслан что-то простонал, и спустя мгновение я осталась без футболки, а его губы уже порхали по моей груди — то нежно и почти невесомо, дразняще, то требовательно и зло, страстно.
А я вдруг почувствовала, что хочу иного.
{Он} любил это. Даже обожал. Но я не знала, любит ли Руслан… и, отстранив его от себя, медленно опустилась на колени.
— Вера… — в голосе был испуг, но и страсть тоже. Много страсти. — Не надо.
— Ты же хочешь, — сказала я тихо, глядя ему в глаза. Они лихорадочно сверкали. — Я вижу. И меня это совсем не унизит.
Странно, но когда я делала это с {ним}, всегда чувствовала себя немного униженной. {Он} так хватал меня за волосы и толкался в мой рот, что было больно и обидно. Словно я не человек, а вещь.
Впрочем, ведь так оно и было. Я была вещью, {его} вещью.
С Русланом всё оказалось иначе. В каждом его движении, в каждом стоне было столько трепета, что я чувствовала, какую силу имею над ним. И это не унижало, а возвышало.
Несмотря на то, что я стояла на коленях.
Забавно… и несправедливо. Собственная любовь прибивает нас к земле словно гвоздями, а чужая — возносит над ней.
Я, Вера, падший ангел, пользовалась крыльями настоящего ангела, чтобы вновь почувствовать, как лечу, не касаясь земли.
— Теперь расскажешь, о чём вы говорили? — спросила я, улыбаясь, когда всё закончилось. У Руслана был абсолютно блаженный вид кота, которого накормили сметаной.
— Всё как обычно, Вер, ничего нового, — вздохнул он, садясь на постель, и усадил меня рядом с собой. — Отец говорил, что мне нужно взрослеть, учиться продавать свой талант, и так далее. За тебя хвалил, кстати. — Руслан усмехнулся. — Сказал, молодец, что добился.
Я гладила его по волосам и напряжённо думала. В голове у меня давно крутилась какая-то мысль, но я никак не могла понять, какая именно.
— Скажи, а… твой отец… почему он не женился второй раз? Или?..
— Нет, он не женат. Он очень любил маму. Знаешь, как он говорит? «Все остальные женщины для меня — как твои картины. Скука, тоска и зевать тянет».
Наверное, надо было засмеяться, но я не могла. Я вдруг поняла, почему мне не понравился отец Руслана.
Он — моё отражение.
Он тоже падший ангел.
— А почему ты не хочешь пойти ему навстречу?
Руслан посмотрел на меня с удивлением.
— Что?
— Хотя бы раз. Согласись на выставку. Он будет рад устроить её тебе.
— С этими картинами? Не очень. Он хочет, чтобы я нарисовал новые. {Коммерческие.}
В устах Руслана это слово звучало настоящим оскорблением.
— А нельзя… пойти на компромисс?
— Вера…
— Не сердись. Просто твой отец любит тебя, я же вижу. И ты его любишь. Сделай так, как он хочет, хотя бы частично — и он уже будет рад. Просто оттого, что ты выполнил его просьбу.
Руслан поморщился.
— И станет настаивать, чтобы я продолжал в том же духе.
— Обязательно станет, — я засмеялась. — Но он просто беспокоится за тебя, вот и всё. Беспокоится, что ты летаешь в облаках гораздо больше, чем стоишь на земле.
— Ты эту фразу как будто у него утащила. Он так постоянно говорит.
Я не стала уточнять, что Игорь Михайлович в чём-то прав, и Руслан действительно большой мечтатель.
Жаль, что я не знаю способа перестать мечтать хотя бы на время. Кроме одного… когда обрываются крылья.
4
В тот день я не решилась настаивать. Но постепенно возвращалась к этой теме с выставкой, и в конце концов Руслан перестал воспринимать всё в штыки сразу же.
Решающую точку в споре поставил, как ни странно, сам Игорь Михайлович. Он забежал поздравить нас с наступающим Новым годом перед самолётом обратно в Париж — и увидел «Ангела».
Застыл, раскрыв рот и замерев от восхищения. А потом улыбнулся широко и радостно.
— Вот! Ну вот же, Руслан! Это то, что нужно!
— То, что нужно? — Руслан недоуменно нахмурился. — Ты о чём, пап?
— Я говорю о выставке. Вот же! Прекрасная картина. Её обязательно купят.
— Я не буду её продавать.
— Ещё лучше! Сделаешь символом выставки, центральной композицией, и выстроишь вокруг неё тематику. Добро и зло, земное и небесное, жизнь и смерть… Прекрасно, сын, прекрасно!
Будь Руслан так же упрям, как и прежде, разговор закончился бы плачевно. Но я к тому времени подготовила неплохую почву… И на лице Руслана отразилось сомнение.
— Он подумает, Игорь Михайлович, — сказала я и лукаво улыбнулась.
— Вот! Слушай Веру, сын. Вера умница, плохого не посоветует, — засмеялся Игорь Михайлович, заговорщицки мне подмигивая.
Удивительно, как может поменяться мнение о человеке. С одного на другое, абсолютно противоположное.
И дело было не только в том, что в отце Руслана я увидела себя. Ещё я не нашла в нём своих родителей. Ни капли.
Через пару дней тихого и осторожного уговаривания Руслан всё же согласился.
— Мне и самому понравилась эта идея, — признался он. — Земное и небесное. Должно получиться красиво.
Услышав подобное, Игорь Михайлович пообещал, что привезёт мне из Парижа «что захочу».
— Привезите мне свою картину, — сказала я, и этим, кажется, навсегда завоевала место в его раненом сердце.
Перед Новым годом мне позвонил уже мой отец. Долго расспрашивал, как дела, потом пригласил к себе в новогоднюю ночь. Я удивилась, получив это приглашение — раньше он такого не делал — но отказалась.
Я не могла и не хотела уходить от Руслана.
Мама, позвонившая вечером 30 декабря, никуда не приглашала. Они с её новым мужем отдыхали где-то на юге, где не было ёлок, одни пальмы, и голос её звенел прозрачным, невесомым счастьем, как у юной девушки.
Я немного злилась на саму себя: ожидала, что {он} позвонит или хотя бы напишет. Понимала, что глупо, но ничего не могла с собой поделать.
Конечно, {он} не сделал ни того, ни другого.
И я даже знала, почему.
Просто он оставил меня в прошлом, как оставляют на помойке старые игрушки, которые давно наскучили и пришли в негодность.
Новогоднюю ночь мы встречали вдвоём. Ничего особенного, просто маленький столик, бутылка шампанского и дурацкий Голубой огонёк, под который мы танцевали и, смеясь, обсуждали всякую ерунду. Институт, грядущие экзамены, диплом, прочитанные в этом году книги…
Наверное, именно это и называется счастьем. Когда просто живёшь дальше, не оглядываясь назад.
А потом Руслан сказал:
— Будем загадывать желание?
