Что-то сжалось в груди Марни.
— Кит показалась мне счастливой, когда я видела ее с подружками. Она сказала Лизи, что вы заставили ее заниматься, но никакого возмущения по этому поводу не выказала.
— Я предупредил ее, что она уйдет из баскетбола, если отметки не улучшатся. Она их лучший нападающий, и довод был железный. Она даже...
Кэл запнулся, поднял с земли еще один камешек и бросил в воду. Бросок оказался неудачным — с глухим шлепком камень ушел подводу.
— Даже что? — спросила Марни. Он пожал плечами и отмахнулся.
— Неважно. Расскажите лучше, как все произошло. Вашу историю.
Она вздрогнула.
— Зачем? Разве мой рассказ поможет мне снова увидеть Кит?
— Скорее, поможет мне понять вас.
Она вздохнула.
— Мы с Тэрри были друзьями еще в школе. Большинство детей ненавидели меня или просто обходили стороной, опасаясь моей матери: ей принадлежала фабрика, и каждый, кто жил в нашем городе, зависел от нее. Маленький городок, особо не разбежишься. Но у меня были несколько подружек и Тэрри, так что, в общем, мне жилось неплохо.
— Вы любили друг друга?
— Тэрри и я? Нет! «Лучшие в мире друзья» звучит несколько банально, но именно так и было. До той ночи, после выпускного школьного вечера. Мы с матерью здорово поссорились. Она не хотела отпускать меня с ним — он был сыном мельника. Она заперла меня в моей комнате, но я выбралась через окно и убежала.
— На каком этаже находилась спальня?
— Я бы очень хотела, чтобы вы меня не перебивали, — проговорила Марни немного раздраженно. — На втором этаже. Какое это имеет значение?
— Вы прыгнули?
— Спустилась по дереву, которое росло рядом.
— Не любите, когда вами командуют, да?
— Именно. Итак, мы пошли на танцы. Там я приняла на пару коктейлей больше, чем следовало, а потом мы поехали к озеру, посмотреть на луну. Дальше, я думаю, все ясно. — Она вздохнула. — Большая ошибка. Я говорю даже не о беременности, а о сексе. Он положил конец хорошей дружбы, от нее осталось лишь воспоминание. Мы бегали друг от друга следующие несколько месяцев, как от чумы.
— Оно того стоило? — осторожно спросил он.
Она взглянула на него, чувствуя, что начинает краснеть.
— Вы говорите о сексе? Откуда мне знать? Мне было шестнадцать!
— У вас были потом мужчины?
Она проигнорировала вопрос, будто спросили не ее, а кого-нибудь другого.
— Я не сказала матери, что беременна, не сказала никому. Носила плотные свитера, не затягивала ремень на джинсах и потеряла членскую карточку, чтобы не посещать гимнастический зал.
— Вы так боялись матери?
— Я боялась, что она заставит меня сделать аборт, — коротко ответила Марни. — Мать держала город в ежовых рукавицах. Она могла только посмотреть на тебя, и, очнувшись, ты уже делал то, чего она от тебя хотела. Я ненавидела ее. Да, конечно, и боялась. Она была бесчувственным существом, холодной, как Атлантический океан в апреле.
— Она узнала сама, разумеется...
— О, да... — Марни горько улыбнулась. — Сцена была еще та. В конце концов, ей удалось-таки выудить из меня признание, что отец ребенка — Тэрри. — Она поддела землю мыском ботинка. — Меня поместили в частную клинику. В городе пустили слух, будто я перешла в спецшколу для девочек, а мне сообщили, что мой кузен Рэндалл женится на мне, когда ребенок появится на свет. — Марни говорила торопливо, стараясь как можно быстрее отделаться от мучительного воспоминания.
— Роды проходили тяжело, я потеряла сознание сразу, как только ребенок родился, а когда пришла в себя, увидела, что лежу в палате, а у изголовья сидит мать. Ребенка уже не было, все остальное тоже оказалось ложью — насчет Рэндалла и женитьбы. Она дала мне понять, что уволит отца Тэрри и позаботится о том, чтобы он никогда больше не нашел работу в нашем округе. А еще пообещала, что если я хоть когда-нибудь попытаюсь найти ребенка, то она попросту наймет нескольких головорезов, и те разберутся с Тэрри и его братьями. — Марни вздрогнула. — Я знала, что она сдержит обещание, и не могла допустить, чтобы что-то случилось с Тэрри и его семьей, — они были такими милыми и добрыми. Поэтому я подписала все бумаги. — Она помолчала и добавила: — А потом моя мать сказала, что я лишена наследства.
— А как вы узнали, что родилась девочка?
— Вы прямо как адвокат на судебном заседании, — усмехнулась Марни. — Мне сказала одна из уборщиц. Я пробыла в клинике еще несколько дней, потом собрала вещи и убежала через окно на первом этаже. Больше я с матерью не виделась. Листок с вашим именем и адресом я нашла случайно, когда вернулась на оглашение завещания.
— Прямо как в средневековом романе, — проговорил Кэл.
— Значит, вы мне не верите.
— Я так не говорил.
— Вы подумали.
— Признайте, однако, что история невероятная, — помялся он.
— Считаете, что я вам тут насочиняла всяких небылиц, чтобы оправдаться?
— Черт, вы ошибаетесь! Я даже не знаю, что думать.
— Думайте, что хотите, сейчас это уже не так важно. Сейчас важно, что вы удочерили ее, что ваша жена умерла, и мне на вашем семейном портрете места нет, я должна исчезнуть из вашей жизни.
— Важно то, — перебил ее Кэл, — что я совсем не хочу, чтобы вы из нее исчезали. Подчеркиваю — из моей.
Она сложила руки на груди.
— Я не понимаю, о чем вы?
— Тогда позвольте объяснить.
Он сделал шаг в ее сторону и склонился. Волны все сильнее бились о берег.
Будет шторм, надо уходить, пришла в голову нелепая мысль, но Марни, тут же забыла о ней, ощутив его первый поцелуй.
Его руки обвили ее тело, и он припал к ее губам, словно умирающий от жажды к источнику влаги. Марни почувствовала его дрожь.
Затем, словно опомнившись, он отстранил ее от себя так же решительно и неожиданно, как обнял. Ошарашенная Марни открыла глаза.
— Мне не следовало целовать вас — мать Кит... Глупее я ничего не мог придумать.
— У вас есть еще кто-нибудь? — неуверенно спросила Марни. — Вы с кем-нибудь встречаетесь, Кэл?
— Вы шутите? В таком городке, как Бернхэм, имея на руках тринадцатилетнюю дочь? Я ни с кем не спал с тех самых пор, как не стало Дженнифер. Только не понимаю, почему я рассказываю вам вещи, которых ни за что на свете не поведал бы даже дикой лошади.
— В моей жизни был лишь один мужчина — Тэрри. Больше никого, за все тринадцать лет.
Кэл ошарашено уставился на нее.
— Да ладно вам, Марни, можете мне не лгать.
Эти слова стали последней каплей:
— Слушайте, меня уже тошнит от вашего неверия в каждое сказанное мной слово! — выкрикнула она, высвобождаясь из его рук. — Вы думаете, я лягу в постель первого встречного после всего, что мне пришлось пережить? Я носила своего ребенка долгие девять месяцев и ни одного дня не сомневалась, что стану лучшей матерью в мире. — Слезы вновь заструились у нее по щекам, слова вырывались бессвязно. — А потом у меня ее отняли. Я никогда ее не видела и не могла разыскать, я не знала, как она живет. — Голос то и дело прерывался. — Как вы думаете, хорошо мне было? Тринадцать лет я жила, думая о ней. И если вы решили, что за прошедшие годы я могла пойти на какую-нибудь интрижку просто так, ради удовольствия, то вы не в своем уме.
