— Все.
— Что — все?
— Все пошло наперекосяк.
— Значит, такова судьба!
— Ну-ну. Судьба. Остаться безвестным. Продолжать и дальше снимать безмозглых красоток для «Космополитен».
— Ты работаешь в «Космо»? — восхитилась Глория. Похоже, этот факт произвел на нее большее впечатление, чем вся выставка. Что поделаешь, издержки воспитания...
— Да, — раздраженно отозвался Брэндон. — Судя по всему, и дальше буду.
— Твои фотографии очень непохожи на работу человека, который большую часть времени снимает девиц для «Космо», — задумчиво заметила Кэндис.
— Если мне нужно что-то есть, это еще не значит, что у меня нет души.
Эта реплика повисла в воздухе. Кэндис показалось, что ее на секунду ослепило.
— Да. Конечно, — согласилась она совсем другим тоном.
Брэндон посмотрел на нее по-новому.
— А ты? Ты пишешь для себя? — спросил он.
— Нет.
— Почему?
— Не хочется.
— Ты — журналист, которому не хочется писать?
— Да.
— Как так?
— Деньги зарабатываю.
Кэндис покраснела. Какая чудовищная ложь! За всю жизнь она не заработала ни доллара. И как стыдно, что это ложь... Иные начинают работать лет в шестнадцать. И пусть мама с папой сколько угодно твердят, что это удел неудачников из семей неудачников! По мнению Кэндис, это и есть настоящая жизнь. Без труда... Без труда человека нет. Да, женщины в этом плане в более выгодном положении, но ведь и заботы о доме — тоже труд, а ей, Кэндис, не приходится и пальцем о палец ударить, чтобы у нее все было, начиная от отглаженной одежды и заканчивая красным кабриолетом.
— А вообще я гораздо больше люблю читать, — призналась она, чтобы этой правдой загладить предыдущую ложь.
— Да, Кэнди постоянно таскает с собой книги, — подтвердила Глория. — Даже на вечеринки. Иногда это становится просто смешно.
Кэндис обиделась. Она вообще все сильнее и сильнее злилась, а так как ей с детства внушили, что злиться — это плохо, то вместо злости она приучилась чувствовать обиду и боль. Плакать вместо того, чтобы рычать. Кусать себе пальцы, когда хочется крушить все вокруг...
Она не понимала, зачем она здесь, что она делает и чем все это закончится. Хотелось только, чтобы закончилось поскорее. Очень славно, конечно, что Глория наконец-то нашла себе парня по душе, но она-то, Кэндис, тут при чем? Или ей теперь сидеть на страже личного счастья подруги? Может, еще покараулить дверь спальни?
Если бы она была не в таком уязвимом состоянии, все было бы гораздо легче. Но «если бы» — это только слова, увы. И она сейчас такая, какая есть. Ошалевшая от бессонницы и еще больше — от нескольких часов нездорового забытья, помятая, расклеившаяся, нервозная, агрессивная женщина, которую только что предал мужчина и которая поэтому ненавидит целый свет. Пусть от ненависти она плачет, а не рычит, не важно. Ненависть есть ненависть. Разрушительное чувство.
Кэндис очень хотелось что-нибудь разрушить. Ну хотя бы завязывающиеся отношения. Хотя бы чье-то хорошее настроение. Хоть что-то!!!
— Знаете, я не хочу тут больше находиться, — громко и отчетливо заявила она. От слов ее все присутствующие остолбенели. — Вы классные люди, все о'кей, но я еду домой. Глория, не обижайся. Тебе нет нужды везти меня, я поймаю такси. Желаю приятно провести время. Извините, если что не так, — выпалила Кэндис и вскочила.
Точнее она собиралась вскочить, но едва удержалась на ногах. Слабость была слишком велика.
— Кэнди, ну что такое? — растерялась Глория.
— Все отлично. А когда я окажусь дома, будет еще лучше. Где моя сумка?
— Я провожу до такси, — сказал Брэндон.
— Не нужно.
— Нужно. Так будет безопаснее. Возражения не принимаются.
Кэндис проигнорировала его слова. Она знала, что ей не хватит сейчас сил отказаться от его компании, но ей было почти все равно. Лишь бы поскорее убраться отсюда. Кэндис не понимала до конца, что с ней творится, но чувствовала себя как механизм, с которого сняли корпус-коробку и он остался беззащитен перед песком, и ветром, и водой, и чужими руками... Нет, она ощущала себя не просто беззащитной. В ней что-то ломалось. Что будет дальше? Останется ли она вообще? Будет ли работать как-то по-другому? Или исчезнет?
Брэндон подал ей сумочку. Кэндис скользнула взглядом по лицам Глории и Майка. Оба выглядели примерно одинаково: расстроенными и потерянными, но в глубине души очень довольными. Еще бы, как это сладко — остаться один на один с предметом обожания в пустой квартире... Романтическое приключение. Оттого, что им так хорошо, Кэндис чувствовала себя еще более скверно. Повезло им. Могут продолжать себе обычную свою человеческую жизнь. На них не обрушилось небо. Под их ногами не разверзлась земля. И часовой механизм, заключенный в них, продолжал отсчитывать время их жизни. У Кэндис все иначе. Кажется, ее внутренние часы теперь отмеряли... может, скорость, может, давление. В любом случае, когда часы в твоей душе перестраиваются сами по себе в барометр или спидометр, это больно.
Ночь была влажной. Совсем недавно прошел дождь, асфальт поблескивал в белом свете высоких фонарей. Пахло весной. Здесь недалеко парк. Можно вообразить, что ветер доносит запахи молодой зелени...
Запах листвы мешался с обычными городскими «ароматами»: бензин, выхлопы, мусор.
— Что с тобой происходит, Кэндис? — спросил Брэндон. Причем спросил как-то особенно — не просто так, не из вежливости, не для утоления праздного любопытства. Спросил, как о чем-то важном.
Ха! Будто ему может быть важно то, что с ней творится.
— Все отлично, Брэндон.
— Я рад. А что происходит?
Кэндис разозлилась так, что скрипнули зубы.
— Глупый вопрос. Я же сказала, что все отлично.
— Прости, но ты не похожа на человека, у которого все отлично. Такие люди, как правило, улыбаются. Хотя бы глазами. А у тебя в глазах отсветы катаклизма. Землетрясение... Или падение метеорита.
— Ты пьян.
— А ты трезва?
— Естественно. Я не пила с вами.
— Глория говорила, ты не спала трое суток?
Кэндис покраснела, будто он своим вопросом вмешался в святая святых ее личной жизни. Интересно, а говорила ли Глория, почему она так давно не могла глаз сомкнуть?
— Около того, — неохотно отозвалась Кэндис.
— И как эффект?
— Что?
— Эффект? Видела, как стены колышутся?
— Нет.
— Странно. Хотя... не хочешь говорить — не надо.
— Брэндон, что ты ко мне прицепился, а? — Кэндис развернулась на каблуках и схватила его за предплечье.
— Ого! А по-моему, это ты меня держишь.
Видимо, у него все было и впрямь превосходно. Его глаза смеялись. Заливались беззвучным искристым хохотом.
Где-то на дне ее сознания мелькнула слабенькая, жалкая мысль: господи, что же я творю? Схватила за руку едва знакомого мужчину. Ни с чего. Просто так. Мама... Мама бы сгорела со стыда.
