Для начала Кэндис решила проверить, не нужно ли Глорию спасать.
Она вылезла из постели, нашла на столике у зеркала сумочку, вытащила сотовый — и ее едва не хватил удар.
Семь пропущенных вызовов от «абонента Глория»?!
Боже... Кэндис до жгучей, пронзительной боли закусила подушечку указательного мизинца на левой руке. Это помогало ей собраться, всегда и безотказно. Что же делать?!
Ну если эти подонки ее обидели... Кэндис сотрет их в порошок. Она попросит папу, очень сильно попросит, и он найдет где достать ядерную боеголовку. У Кэндис в животе что-то сжалось от страха и в груди — от угрызений совести. Неужели по ее вине произошло что-то ужасное?
Мысль, с которой она вставала, мысль о том, что она сейчас возьмет телефон и тут же вернется под одеяло, растворилась без следа, как тонкая струйка дыма растворяется в воздухе.
Кэндис дрожащими пальцами набрала номер Глории. Внутри нее все клокотало от праведной ярости. И чего она, спрашивается, так беспокоится заранее? Будто бы готовится к самому плохому...
Если произошло плохое, она превратится в шипящую кошку, в страшную хищницу, в дикий образ смерти, но отомстит.
Кэндис поняла, что эти мысли доставляют ей радость. Ей хотелось быть хищницей, дикой пумой, яростной смертью с когтями и зубами. И ей очень-очень нужен был повод.
Кэндис передернуло. Получается, она ближайшей подруге желает какого-то несчастья, чтобы получить оправдание собственной злости и накинуться на врагов со всей возможной жестокостью. Кэндис едва не расплакалась от гнусности собственного поведения. Это же надо... Необходимо срочно найти какой-то другой выход своей «темной половине». Может, записаться на карате? Или на фехтование? Нет, черт возьми, не подойдет — слишком уж это цивилизованные виды спорта.
Хватит!
Кэндис больно ущипнула себя за руку. Да, именно об этом или о чем-то подобном она мечтала. Да, что-то в том же духе вещал ей вчера Брэндон.
— Алло, — проворковала в трубку Глория. Именно проворковала. Это же совсем ей несвойственно!
— Глория, привет, как ты?
— О, дорогая, я прекрасно! Великолепно! Восхитительно! Если бы ты только знала, что все это закончится таким праздником жизни! Погоди, у тебя есть время? Я хочу рассказать все в подробностях.
— Да, конечно, расскажешь. Может, лучше даже не по телефону, а при личной встрече.
Кэндис испытала острый приступ досады. Ну надо же, она так беспокоилась за подругу, а с ней все более чем в порядке. Впрочем, Кэндис очень хорошо относилась к Глории, искренне хорошо, и, естественно, не стала бы досадовать на то, что у Глории все отлично. Но проблема в том, что это самое «отлично» влекло за собой два следствия. Во-первых, не придется никому мстить страшной местью. Во-вторых, судя по всему, вчерашняя история — отнюдь не плод расшалившегося воображения Кэндис. И театр абсурда действительно имел место быть. Более того, он был абсолютной действительностью. И Кэндис понимала, что есть теперь в мире люди, из которых двое ей совершенно чужие... Есть в мире люди, которые знают про нее то, что она всеми силами хотела бы скрыть. От всех на свете. Папа бы не пережил второго такого удара за столь короткое время. «Еще один скандал в семействе Барлоу: дочка Кэндис напилась до потери сознания». Или: «Чем занять себя брошенной невесте: Кэндис Барлоу устраивает дебош на открытии фотовыставки». Или «Отомстить жениху-предателю: Кэндис Барлоу тет-а-тет с Брэндоном Лукасом. Случайное знакомство».
— И при личной встрече, конечно, тоже! Ну а как у тебя с Брэндоном?
— В смысле? — безжизненно отозвалась Кэндис.
— Ну... как вы погуляли?
— Мы не гуляли, мы выходили поймать такси, — обиженно подчеркнула Кэндис.
— И делали это два с половиной часа? Мы с Майком уже спали, когда Брэндон вернулся.
— Честное слово, я не имею к задержке мистера Лукаса никакого отношения. Он сам по себе пошел гулять.
— Он пошел с тобой, — упрямо повторила Глория.
— Ну да. Он любезно поймал мне такси, я села в него и уехала. Вся наша прогулка заняла не более пятнадцати минут. Да и то... мне сложно сейчас сориентироваться по времени. Может, меньше.
— Хочешь сказать, он потом больше двух часов бродил один по ночным улицам?
— Может, и не один, мне откуда знать? Но точно без меня.
— Подозрительно это.
— Почему? Тебе делать больше нечего, как подозревать в чем-то человека, которого мы встретили случайно и которого больше никогда не увидим? — раздраженно поинтересовалась Кэндис.
Мысль о том, что Брэндон после их незабываемого разговора, после ее первой пощечины (еще важнее первого поцелуя), после того как она одержала над ним полную и беспощадную победу (насколько может быть беспощадной победа), отправился куда-то, где наверняка встретился с кем-то и провел с этим кем-то изрядное количество времени, — мысль эта была ей неприятна, как звук скребущего по стеклу железа. Хотелось что-то разрушить или кого-то убить.
— То есть как это не увидим? — изумилась Глория. — А как же наш пикник?
— Какой пикник?
— На берегу океана. Да ты не бойся. Брэндон и Майк отличные парни.
— Прости, а когда это зашла речь о пикнике?
— Сегодня утром, за завтраком.
— Чудесно. А при чем тут я? Ты соглашалась — ты и поезжай.
— Поеду, конечно. Ты не сомневайся. Майка я теперь так просто не отпущу. Он настоящее сокровище. — Глория плотоядно и счастливо хохотнула, из чего Кэндис сделала вывод, что прямолинейная, как траектория лезвия в гильотине, и умная Глория изголодалась по искреннему мужскому вниманию. Абсолютное большинство мужчин ее боялись и старались держаться от Глории подальше. Особенно учитывая положение ее отца. Не играли роли даже разветвленные связи матери. Глория говорила, что она феминистка, и мужчина ей понадобится, самое большее, для оплодотворения яйцеклетки — когда-нибудь в относительно далеком будущем. Причем Глория демонстрировала крайнюю твердость собственных убеждений и изливала большую часть яда на знакомых мужчин. Естественно, от этого они «пугались» еще больше и держались еще дальше от нее. Саморазвивающаяся система.
Майк пошел напролом — и, похоже, вышел победителем. Вот она, неопытная, бесшабашная, дерзкая юность.
— Сколько ему лет? — спросила Кэндис.
— А что?
— Праздное любопытство. Знаешь, мне кажется, тебя мог покорить только такой безбашенный юнец, который не думает о последствиях и собственном достоинстве, а заботится только о своих желаниях. Или тиран намного старше тебя.
— Двадцать один.
— Что — двадцать один?
— Ему. — А-а...
— Ты считаешь, что я слишком старая для него? — с нажимом спросила Глория. Она попыталась придать своему вопросу форму шутки, но у нее плохо получилось.
