тише. И я выдыхаю с облегчением.
Доктор продолжает манипуляции, делает какой-то укол, дает препараты.
— Привет, Доминика, — неожиданно обращается Эд ко мне на русском и по имени. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Но рад встрече, — спокойным убедительным тоном.
От шока я приоткрываю рот, хватая воздух. Часто моргаю, прогоняя оцепенение. И только потом внимательно сканирую странного доктора.
У меня фотографическая память. Но этого слащавого лица в ее альбоме точно нет!
— Вы знакомы? — тут же реагирует Адам.
Не тороплюсь отвечать. Сначала понять хочу, что задумал наглый докторишка. Продолжаю изучать его с прищуром, но у него такой уверенный вид, что я начинаю сомневаться в способностях своего сознания.
— Эд давно в нашем доме, почти член семьи, — объясняет мне дед Адам безжизненным после приступа голосом. — Я ему доверяю, как себе. И его мнению. Так что если вы знакомы… — не договаривает. Опять кашляет.
Мнению, значит, его доверяет? Ладно…
— Взаимно, Эдичка, — натягиваю на лицо улыбку, а доктор морщится от сокращенного имени. — Сколько лет сколько зим. Тебя не узнать! — доигрываю свою роль.
Доктор поддержать наш разговор не может, потому что в, казалось бы, большом помещении становится тесно. «Посмотреть» на «умирающего» деда слетается вся родня, как стервятники. Кружат вокруг, ожидая, когда можно будет наброситься и растерзать его.
Передергиваю плечами от своих же мыслей. Я тоже здесь не из любви к Адаму нахожусь, но… Почему-то все равно противно и жутко.
Возглавляет процессию, конечно же, бессменная «мыше-крыса».
— Эдуард? — восклицает она, с мольбой глядя на доктора, и театрально хватается за сердце. Правда, сначала сторону путает, но быстро исправляется.
Тараторит что-то по-польски. Ей вторят родственники. Я же перевожу взгляд на деда. Кажется, порозовел немного. Значит, лучше стало.
Отступаю назад, в дальний угол кабинета, теряюсь среди толпы.
— Это Доминика. Моя внучка, — без подготовки «убивает» родных Адам. — При ней говорите по-русски, — контрольный выстрел.
Все как один поворачивают ко мне головы и впиваются взглядами. Пронзают насквозь, рвут на части. Но я стойко выдерживаю «атаку». А сама мысленно деда ругаю. Я ему за помощью бегала, а он так меня подставил! Кинул коршунам на растерзание. Ничего, мы с ним об этом позже поговорим.
— Что с нашим дорогим Адамом, Эдуард? — повторяет та самая женщина, но уже на чистейшем русском.
Хмыкаю ехидно. «Дорогим»? В каком смысле? Впрочем, лично мне и так ясно.
— Ничего нового, — спокойно отвечает доктор. — Хронический бронхит, сердце, давление, — берет стакан со стола. — Алкоголь, — с укором смотрит на Адама.
Дед цокает и отворачивается.
— Это все она, — резко разворачивается «мыше-крыса» и тычет в меня так, что ее коготь оказывается почти у моего носа. — Она хотела убить деда Адама!
Округляю глаза от неожиданности, ловлю на себе уничтожающие взгляды новых родственников и…
— Да он и сам неплохо справляется с этой миссией, — складываю руки на груди и киваю на бутылку.
— Еще одна, — хрипло смеется Адам, даже в таком состоянии забавляясь со всей ситуации. Но потом опять закашливается. — Успокойся, Александра, — хрипит на «мыше-крысу». — И вообще, шоу закончено. Идите вон. Похороны откладываются.
В этот момент хочется поаплодировать деду, аж руки чешутся. Едва себя сдерживаю. Лишь улыбаюсь довольно. Адам определенно начинает мне нравится.
Родственники умолкают и покорно покидают кабинет. Плетутся друг за другом. А в воздухе веет грустью и разочарованием.
Оказав помощь, собирается и доктор. Когда он проходит мимо меня, я незаметно для Адама хватаю его за рукав.
— Что за игры, Эдик? — цежу сквозь зубы, чтобы расстроенная родня не услышала.
— Я объясню. Потом, — серьезно отзывается. — Мы по одну сторону баррикад.
И уходит.
Ошибаешься, парниша. Я работаю одна. Но… Так уж и быть, я тебя выслушаю. Позже.
А пока что… Тоже направляюсь к двери. Вместе со всеми…
— Останься, Доминика, — слышу за спиной сиплый голос деда.
И улыбаюсь.
Замираю на пороге, с открытым ртом осматривая свою новую комнату. Если это «обычная гостевая», то мне даже интересно, как выглядит та самая «комфортная» спальня на втором этаже, которую предлагал мне дед Адам.
Но я выбрала «апартаменты» по соседству с ним. Которые кажутся мне сейчас дворцовой палатой. По сравнению со съемными квартирами и общагами, где я жила в России. Ах да, и еще чердаком, на котором пряталась в детстве…
Моя нынешняя комната размером с однушку. И находится на первом этаже. В случае диверсии со стороны родни — хоть к выходу бежать недалеко. С одной стороны через стенку расположена комната деда, а с другой — его внука, но он там практически не ночует. На мой взгляд, идеально.
Заодно за Адамом присмотрю, чтоб его другие наследники не придушили подушкой мимоходом. После сегодняшнего происшествия в кабинете я ожидаю от них чего угодно.
Я не воспылала к деду родственными чувствами, отнюдь. Я не верю ему. Он твердит, что не знал о нашем с Даной существовании, но я подозреваю, что лжет. Неужели за столько лет Адам не поинтересовался судьбой своего сбежавшего сына? Мои родители хорошо спрятались? Да с такими деньгами и возможностями дед мог найти нас всех в два счета. Если бы захотел…
А теперь… Ему просто неудобно меня выгнать. Да и на смертном одре, видимо, грехи копить не хочется.
Я же планирую оберегать деда от стервятников исключительно ради наследства. Ведь в случае его скоропостижной кончины я точно останусь ни с чем. Еще и меня обвинят. Так что мои мотивы просты, циничны и меркантильны. А как иначе относиться к человеку, который предал тебя еще до твоего рождения?
Я не злопамятная, нет. Я все записываю. Жизнь научила.
Встряхиваю головой, прогоняя непонятно откуда возникшие грустные мысли и противненькое чувство вины. Прочь! Мне это точно не нужно сейчас.
Разбегаюсь и запрыгиваю на огромную двухспальную кровать с балдахином. Ныряю в гору перьевых подушек. Зачем их так много здесь? Впрочем, мне нравится!
Подкидываю одну из них — и из наволочки вылетают перышки. Осыпаются на меня, путаются в волосах, ложатся на руки и бедра. Сдуваю их, тихо хихикая. И начинаю чихать.
Чувствую, что в комнате я больше не одна. Бросаю взгляд на дверной проем и хмурюсь.
— Эй, Айболит, тебя не учили стучаться? — бросаю нарочито нагло.
Сама сажусь посередине кровати, поджав под себя ноги. С какой бы стороны не подступился Эд, он будет одинаково далеко от меня. А у меня останется место для маневра. Мало ли что надумает док.
— Прости, было открыто, — произносит он, а меня передергивает от его излишне любезного тона. — Адам просил передать,
