— Я слушаю, — повторила Влада, но уже другим тоном. Что-то все же ей почудилось.
— Даже не знаю, как говорить: на «ты» или на «вы»… — Голос смолк. И Влада молчала.
— Это Кирилл Успенский. Если ты, конечно, еще помнишь меня.
— Да, — спокойно подтвердила Влада.
— Помнишь? Это удивительно, — сказал Кирилл и продолжил: — Волею судеб в мои руки попала твоя записная книжка.
— Да, — повторила Влада, и голос ее был все так же спокоен и ничего не выражал.
Кирилл сделал паузу. У него даже появилось желание бросить трубку, прекратить этот натянутый разговор, от которого, правда, ничего особенного он не ждал.
— Если тебе эта книжка нужна… Я могу… Я готов передать ее тебе.
— Да, — опять сказала Влада.
— Может быть, тебе неудобно говорить? — догадался Кирилл.
— Да, — чуть теплее ответила она.
Кирилл оживился.
— Тогда назначь время и место.
— Нет.
— То есть это должен сделать я?
— Угу, — для разнообразия сказала Влада.
— Хорошо. Завтра. В двенадцать. Где бы? У Исаакия? Нет. Метро «Горьковская». На улице, на ступеньках. Годится?
— Да.
— Тогда до встречи.
— Да, — только и смогла ответить Влада, потому что ее уже давно душил сладкий комок в горле. Она еще ничего не понимала, до нее еще не дошло, что случилось. Но она уже чувствовала: что-то тронулось там, на небесах, и ее ангел-хранитель, так долго находившийся в немилости у Господа Бога, прощен, а вместе с ним — и она.
— Ишь ты, как говорить научилась, — проворчала Оксана, — все «да» да «да»… А чего «нет»? Нет-то чего?
— Ладно, — проворчал Борис Степанович, — отвяжись от нее. Пусть себе…
Влада вернулась в свою комнату, села у окна и просидела так до поздней ночи, глядя на заводские трубы и улыбаясь.
Ровно в двенадцать она стояла на ступеньках метро «Горьковская» и беспокойно оглядывалась. Встретиться-то они договорились, а вот узнают ли друг друга? Шутка ли, прошло столько лет! Он — другой. Она — другая. Ему… Ему, страшно подумать, за тридцать. В этом возрасте мужчины уже лысеют. В этом возрасте у мужчин — живот, из-за которого они не видят носков своих ботинок. Обычное дело.
Он наверняка женат, и у него наверняка дети. Двое? А может, трое? Ну и пусть. Она все равно должна увидеть его. Либо она разочаруется и освободится от его невидимой власти над ней, о которой он не подозревает, либо…
Как назло, было много народу. Снимали кино. Артист, уже немолодой и седой мужчина, делал вид, что играет на трубе, собирая милостыню. Его неплотным, но широким кольцом окружала массовка. Камера стояла на крыше дома через дорогу. Там же находился режиссер, который по рации отдавал ассистенту распоряжения. Режиссеру все время что-то не нравилось. Он снимал дубль за дублем, и каждый раз артист подносил трубу к губам и делал вид, что играет, а массовка, за которую можно было принять и Владу, делала вид, что слушает.
— …Нет, не эта! В таком цветастом сарафанчике с глубоким декольте, — донеслось из рации, которую держал в руках ассистент. Ассистент повернулся к Владе.
— Вот теперь правильно. Девушка, вы меня слышите?
Влада растерялась. Ей вдруг представилось, что там, на крыше, Кирилл. Что он — режиссер и специально назначил встречу здесь, чтобы совместить два дела сразу.
— Костя, — раздался опять тот же голос, — объясни ей, чего я хочу.
Костя, он же ассистент, с виду одногодок Влады, по-простому, но на «вы», будто имел право приказывать, сказал:
— Подойдите вплотную к главному герою. Рита, дай ей три красные розы.
— Я не хочу, — была первая реакция Влады.
— Что значит: не хочу? — возмутился Константин.
— А-а, — догадалась Влада, — вы думаете, я ваша? Я сама по себе.
— Аркадий, — сказал ассистент в рацию, — она говорит, что она не наша!
— Жаль… — послышался ответ. — Костя, дай ей визитку. И попробуем еще раз. И побольше чувства.
Костя достал визитную карточку, сунул ее Владе и пошел в очередной раз организовывать массовку.
Влада покрутила визитку в руках и бросила ее в урну.
В этот момент она почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд и обернулась.
Конечно же, она сразу узнала его. Это был Кирилл. Уже не юноша… мужчина. Ни живота, ни лысины… Строгие черты лица, ироничный взгляд… Хлопчатобумажные брюки, джинсовая рубашка с короткими рукавами. Держится свободно, с достоинством, сразу видно, что удача благосклонна к нему. И короткая мальчишеская стрижка… Такая же, как тогда, когда он приходил к ним по средам и воскресеньям.
Она сделала в сторону Кирилла несколько шагов и остановилась.
Кирилл тоже сделал несколько шагов.
Они долго стояли напротив друг друга, не решаясь начать разговор. Кирилл внимательно вглядывался в такие знакомые и такие чужие черты. Он сразу оценил ту женщину, в которую превратилась Влада-подросток, ее потаенную красоту, чувственность и тот свет, который излучали ее глаза.
Первым все же заговорил Кирилл.
— Здравствуй, — сказал он и замолчал, дожидаясь ответных слов.
— Здравствуй, — произнесла она и протянула руку, тут же испугавшись своего жеста.
Ее ладонь утонула в его огромной ладони, сухой, прохладной, несмотря на жаркий день. Это не было рукопожатием. Это был разговор без слов. Кирилл не отпускал ее руку. Влада не пыталась высвободиться.
— У нас есть, что сказать друг другу? — спросил Кирилл.
Она не ответила, только кивнула.
— У меня машина. Если хочешь, можно поехать куда-нибудь.
Влада опять ничего не ответила, только отрицательно покачала головой.
— Тогда пройдемся?
Она кивнула, соглашаясь.
— Ты немногословна, — улыбнулся Кирилл, — я помню тебя невыносимой болтушкой… Ты здорово изменилась.
— Было бы странно, если бы я не изменилась, — ответила Влада.
Они не спеша пошли в сторону зоопарка.
— Я видел, как ты бросила визитку в урну. А ведь это был шанс. Могла бы попасть в кинотусовку.
— Я не верю в такие шансы… Ты женат? У тебя дети?
— Как-то не получилось… Наверное, не очень хотелось ни того, ни другого. Ну, а ты? У тебя, конечно, полный комплект. Такая женщина не может быть одна… Вон какая выросла. Всем на загляденье.
— Да, выросла. — Влада гордо вздернула нос. Ей вдруг стало так легко, как давно уже не было. — Посмотри, посмотри… Не разглядел тогда… А сейчас…
— Уже поздно? — притворился расстроенным Кирилл.
— Нет, не поздно… — серьезно ответила она. — Еще не поздно.
Кирилл с интересом посмотрел в ее глаза, зеленые, лучистые.
— А помнишь, как ты меня поила кофе?
