и откинуть голову назад. Второй рукой хватается за ягодицу. Чтобы не упасть вцепляюсь руками в его шею, задевая жёсткие волоски на затылке.
— Закинь правую ногу мне на бедро, — говорит, чуть сжимая ягодицу.
Его дыхание тоже сбито. Он словно бежит длинную дистанцию.
Делаю, как просит.
— Хорошая, — хвалит.
Склоняет голову к моему лицу. Я понимаю это, когда чувствую тёплое дыхание на щеке, а мой нос улавливает его мятных запах.
Слегка проводит носом по скуле, делая глубокий вдох-выдох.
Боже, если до этого я ещё могла обмануть себя, что это просто танец. То сейчас уже не получается. Врать себе не получается.
Язык присох к небу намертво, чтобы забрать воздух в лёгкие приходится чуть приоткрыть рот. Поздно понимаю, что выглядит это как приглашение, потому что в следующий момент его сминают жёсткие горячие губы. Его вкуса становится так много, что сносит последние сомнения.
Чужой мужчина облизывает мой язык и творит какое-то безумие. Впиваюсь пальцами в его причёску, оттягивая голову назад, но он не сдаётся. Впивается ещё крепче в мой рот и рычит. В голове закручивается калейдоскоп из вожделения, азарта, похоти, стыда и чувства вины.
Стоп. Хватит.
Резко убираю руки с его головы и толкаю в грудь со всей силы. Чуть не падаю, отпрыгивая подальше и пытаюсь отдышаться.
— Придурок малолетний, — вытираю ладонью губы, стирая с них его мятный вкус. — Ты совсем больной?
Яростно смотрю на то, как он тоже приводит дыхание в порядок, поместив руки на бёдрах. Его штаны недвусмысленно натянуты в районе паха.
— Козёл, — топаю ногой и вылетаю из танцевального зала, слыша за спиной хриплый наглый смех.
Судорожно тру пальцами губы в душевой.
Это просто ужас. Целовалась с другим.
— «Как шлюха подзаборная», — обязательно бы сказала бабушка и смачно сделала бы любимое «тьфу».
— «Чего ещё ждать от Зотовской породы, — причитала бы моя мать, взявшись руками за лицо и качая головой.
Ещё в девяностые сестра моего отца, тётя Марина, ушла от своего мужа к любовнику. Дядя Серёжа работал вахтовиком на севере, приезжал редко и чаще всего во время отпуска пил запойно, распускал руки и третировал её с детьми.
Несмотря на это, собственная семья женщину практически прокляла, когда она влюбилась в своего коллегу. Спокойного работящего мужчину с руками. До сих пор помню, как моя мать, встречаясь с тётей Мариной на улице даже не здоровалась и презрительно на неё смотрела, а мне приходилось стыдливо опускать глаза.
Сейчас я словно опять вернулась в детство, в то мерзкое чувство стыда.
Опускаю руку между ног, там просто потоп во имя Матвея Андреева. На мужа я никогда так не реагировала. Это какой-то заговор собственного тела против меня.
Быстро собираю вещи, проверяю ещё раз в зеркале горящие щеки, губы и пулей лечу к выходу из раздевалки. Но только я открываю дверь, как сильные руки вталкивают меня обратно.
Матвей тоже после душа. Волосы влажные, одет в джинсы и черную футболку. Лицо невозмутимое. Без иронии или самодовольства.
Бью его по груди.
— Дай пройти, — повышаю голос.
— Успокойся, — говорит он хрипло. — Какая муха тебя укусила? Ничего особенного не произошло.
— Ничего особенного? — нервно смеюсь. — Ты больной? Скажи мне?
— Я здоровый. У меня есть справка. Пойдём в кабинет, я тебе покажу.
Господи, слава богу хоть не заразный! Чем там можно заразиться через слюну? Перебираю возможные варианты.
— Никуда я с тобой не пойду, — яростно тыкаю ему пальцем в твёрдую грудь. — Пропусти меня.
— Сначала ты успокоишься, Вика. За руль в таком состоянии не сядешь, — твёрдо отвечает. — Пойдём я налью тебе чай.
Мне хочется топать, кричать и орать. Мне хочется, чтобы этого дня вообще в моей жизни не было.
А он мне почаёвничать предлагает?
Одно дело посмеяться с Машей над тем, чтобы завести любовника. Другое дело — сосаться с тренером по танцам. При живом муже. Не важно, какой этап мы переживаем.
Как мне теперь договариваться со своей совестью?
— Только чай, Вика, — повторяет ещё раз Матвей, смотря на меня сверху вниз.
— Ты меня больше пальцем не тронешь, — опять тыкаю его в грудь.
— Хм, — обворожительно улыбается, от чего тут же проступают ямочки на его щеках. — По-моему последние две минуты пальцем меня трогаешь только ты.
Перевожу взгляд на свою руку.
Блин. Он прав.
— Пойдём? — открывает дверь. — Просто поговорим.
Я не знаю зачем я иду за ним, но догадываюсь, что скорее всего, чтобы усыпить своё острое чувство вины. Посмеяться над ситуацией.
Мол у кого не бывает.
Я жду от него извинений в стиле «Извини, я тебя перепутал».
Одновременно жду и одновременно не хочу, чтобы это было правдой. Почему-то то, что он мог поцеловать меня по ошибке, отзывается в груди неприятным шипением.
Узкий коридор заканчивается входом в небольшой кабинет. Стены здесь увешаны дипломами и сертификатами. На полках большое количество небрежно расставленных кубков. В центре кабинета довольно большой стол, который сложно разглядеть из-за большого количества бумаг на нем.
— Садись. Чайник поставлю, — говорит Матвей, сгребая документы в центр стола и расчищая место.
— Ну и бардак, — говорю брезгливо, размещая сумку на стуле.
= Я творческий человек, — пожимает плечами.
— Отличное оправдание для неряхи.
Матвей молча разливает чай в кружки. Из-под опущенных глаз слежу за движениями его сильных рук, то и дело вспоминая как он сжимал ими мои ягодицы, вдавливал моё тело в своё и гладил.
Бесконечно гладил.
— Я хочу извиниться перед тобой, — говорит сосредоточенно.
— Хорошее начало, — говорю учительским тоном, принимая от него кружку.
— Нет, я серьёзно. Ты была такая податливая и открытая, что не сдержался. Башню снесло напрочь.
Мои щеки безнадёжно краснеют от того, как легко он произносит правду. Не юлит, в голосе нет насмешки или злорадства. Это заставляет меня немного ослабить хватку.
— И часто у тебя башню сносит? — интересуюсь, отпивая чай.
— Настолько — впервые.
— Угу, — киваю головой многозначительно.
— Не веришь? — обворожительно улыбается.
— Мне нет до этого абсолютно никакого дела, — отворачиваюсь.
Молчаливая пауза затягивается.
— Ты ответила на поцелуй, — говорит он тихо.
Закатываю глаза.
— Самоуверенный мальчишка, — шиплю. — Мы просто танцевали. Ты сам сказал, что через танец можно показать все свои чувства и эмоции. Все это время я представляла мужа.
— В смысле? — его лицо краснеет.
Ангельски улыбаюсь, отставляя кружку. Кажется, чья-то самоуверенность тает, как снег ранней весной.
— А чему ты удивляешься, Матвей? — легко смеюсь. — Ты думал, что я там в зале тебя целовала? Это просто недоразумение. Не-до-ра-зу-ме-ни-е.
Пристально на меня смотрит, словно высчитывая вероятность и правдивость
