ещё ребёнок! Дочь. Старше Марка на четыре года. Наш сын был для него не первым, пусть даже он и не знал тогда об этом.
— Вика, ты любишь его? — спрашивает муж, грустно глядя в мои глаза. — Того мальчика, с которым была в Турции?
Чёрт.
— Откуда ты… — хмурю брови и тут же поражаюсь догадке. — Маша?!
Лёша отклоняет глаза, в которых я успеваю разобрать отчаяние и боль.
Это настолько выбивает меня из колеи, что становится трудно вздохнуть. Я была готова ко всему. К тому, что он будет размахивать шашкой, кричать, что я шлюха, как сообщила мне моя мать. Ко всему. Но не к тому, что сделаю ему больно, плохо, заставлю страдать. Мы продышали бок о бок практически полжизни. Лёша для меня кто угодно, но точно не чужой.
— Как сейчас Юля? — узнаю, сглотнув ком в горле. — Ты ей помог?
— Да, — кивает. — Уже лучше.
— Ты часто с ними видишься?
— Раз в одну-две недели.
— Ясно.
— Деньги Марка я верну, Вика. Обещаю.
— Уж будь так добр, — еле слышно проговариваю.
Лёша поднимается и быстро обходит стол. Присаживается рядом со мной на колени, обнимает ладони, которые я тут же вырываю из его рук, отворачиваясь.
— Вика… Вик… Свободина моя, — начинает тараторить, уперевшись лбом в мою ногу. — Ты сейчас в эйфории, но ведь она закончится. Закончится и непонятно, что будет дальше. Любое помешательство заканчивается и остаётся жизнь. Такая, как у нас с тобой. Этот дом, — поднимает голову и озирается. — Наша семья.
— С-е-м-ь-я, — повторяю глухо.
— Я осёл. Оступился, не сказал, боялся вас потерять. Но я тебя люблю. Всю жизнь любил и дальше буду.
По моим щекам в открытую льются слезы, но я уже не скрываю их.
— Лёша, — тяну. — Я не чувствую тебя, твоей любви. Давно. Не чувствую с тобой себя женщиной, а я поняла, что для меня это важно! Дело не в… ком-то другом. Дело во мне, понимаешь? Я так больше не могу!
— Подумай хорошо, Вик. Подумай. Я тебе сказал когда-то, что всё тебе прощу. И это правда!
Выскальзываю из-под его рук и ухожу в ванную комнату на первом этаже. Утираю слезы, умываюсь ледяной водой и меняю полотенца на чистые. По пути запускаю стирку.
Выйдя из ванной, встречаюсь с Лёшей.
— Развесь бельё, как только выстирается. — Хорошо.
— Я поеду. Мы у мамы пока поживём.
Натягиваю обувь и хватаю пакеты. Дёргая за ручку входной двери, слышу последние фразы:
— Вика, я тебя буду ждать. Одумайся. Давай всё сохраним!
Игнорируя, выхожу на улицу. Иду за ворота к припаркованной машине и укладываю пакеты в багажник. Рядом останавливается тонированный мерседес с мигалками, из которого выходит высокий человек, довольно приятной наружности.
— Виктория Вячеславовна, добрый день.
— Здравствуйте, — немало удивляюсь, что он меня знает.
— Можно с вами пообщаться? Буквально пару минут.
— О чём?
— Поверьте, для вас и вашей семьи этот разговор будет очень важным, — говорит он отталкивающе вежливо.
Спустя два дня я снова на этом же месте…
Два дня… Самых жутких в моей жизни.
Паркую машину, поправляю солнцезащитные очки, натягиваю подлиннее рукава спортивной кофты и боязливо озираясь, медленно выкарабкиваюсь на улицу.
Морщусь от солнца.
Тридцать пять градусов в тени. Проклятое лето!
Краем глаза подмечаю какое-то резкое движение слева. Быстро вскинув голову, вижу до боли знакомый образ.
Чёрт! Он что меня преследует?
Открыв ворота, лечу сломя голову в сторону своего дома и успеваю запрыгнуть внутрь.
— Вика, — орёт Матвей, нетерпеливо барабаня по двери. — Вика, твою мать. Ты можешь объяснить мне, что происходит?
— Перестань, — хриплю мертвецким голосом. — Пожалуйста, Матвей!
— Ну что ты за дурочка такая? Мы всё равно поговорим.
Нет! Я не буду с ним разговаривать! Ни за что. От этого чересчур многое зависит.
— Мама умерла, — хрипит он мучительно.
— Я знаю. Я тебе соболезную, — говорю ровно, крепко-накрепко обнимая его мысленно и плача вместе с ним. Моя душа рыдает и воет.
Моя душа рвётся на части от всего, что довелось пережить мне этим летом.
Мне паршиво. Я сама умираю. Уже загнулась под натиском обстоятельств.
— Что произошло? Куда ты пропала? — непонимающе произносит стихнув. — Расскажи мне, и мы всё решим. Я тебе обещаю.
Ничего мы уже не решим!
Сердце предательски ноет, а душа стремится к нему. К нему, к одному-единственному, с кем хотелось бы просто быть рядом.
Я что, слишком многого просила у тебя, Господь?
За эти дни жизнь преподнесла мне слишком дорогой урок. Любить — это невероятная роскошь, за которую надо платить всем, что у тебя есть… Вернее, всем, что пока имеется.
Мы с Матвеем оказались уж очень наивны. А жизнь наивности не прощает.
— Я не буду уходить от него, Матвей! — тихо признаюсь сквозь закрытую дверь, ещё раз проверив замок.
Слышу резкий стук кулака по ней. Ещё и ещё. Прицельно бьёт прямо в сердце.
— Дурак, — говорю, опускаясь на пол. Прикрываю глаза и реву, удивляясь, сколько же слёз было внутри меня.
Наверняка сбил костяшки до крови. Молодой, красивый, импульсивный. Это и привлекло. Влюбилась, как ненормальная.
— Сука, — кричит он сквозь стены. — Я же всё ради тебя… Я в конуре живу, как псина побитая. Мама умерла. У меня ничего не осталось.
У меня тоже… ничего не осталось…
— Ты будешь жалеть, — рявкает он. — А я никогда не приму тебя обратно. Никогда, никогда больше не появляйся мне на глаза.
Прикрываю глаза от боли. За него и за себя тянет в груди.
Пора вернуться в реальность!
