Уже наступила ночь, а под голубыми небесами было все так же светло, как днем.
— Белые ночи, — сказала Елена. — Помню, приехал к нам в деревню мужчина. Откуда-то с юга. Тогда многие ехали за длинным рублем. И вот ходит и уснуть не может. Все время, говорит, светло и светло. Что такое? Не могу я при свете спать. Помаялся от бессонницы и уехал.
Валерий сидел, привалясь спиной к стенке. Он молчал, и было непонятно, слушал ее или нет.
Она тоже умолкла и смотрела в окно, смутно улыбаясь. Внезапно Валерий произнес:
— Я русский офицер. — В голосе его звучали гордость и боль. — У меня в крови — стоять на защите Отечества.
Должно быть, эти мысли мучили его давно, и теперь они вырвались, чему способствовала дорога. Она, дорога, вообще располагает к откровенности. Елена боялась словом помешать, боялась спугнуть его и сидела, застыв.
— Как они могли вышвырнуть меня из армии, без которой я не мыслю себя? — он долго молчал, лицо заострилось, глаза потемнели. — Какое они имели право?
И снова тяжелое гнетущее молчание.
— Я присягу давал не им, временщикам. Я присягал Родине.
Елена представляла, что творилось у него в душе. Она вдруг испугалась, что Углов, ее сильный волевой Углов, расплачется. И это будет страшно. Должно быть, он испугался этого и сам.
— Все, все, — махнул рукой и лег на постель лицом к стене.
Елена выждала какое-то время, растроганно глядя на непокорный мальчишеский вихор у него на макушке и позвала:
— Валера!
Он не ответил, но по тому, как переменилось его дыхание, она поняла: прислушивается.
— Я вот что тебе скажу, Валера. Ты поверь мне, я тебя понимаю. Это очень важно, чтобы ты поверил. Тогда ты поймешь меня. А хочу я тебе сказать вот что, Валера: неправда, что кто-то отнял у тебя Родину. Родина — это в тебе, во мне. В нас… Этого не отнять.
В груди стало жарко. Елену охватила почти материнская жалость к этому большому человеку, который теперь обиженным мальчишкой лежал лицом к стене. Она посмотрела в окно и вдруг подумала о тысячах и тысячах таких же честных и сильных людей, которым сегодня нелегко. А когда было легко честным? Ведь это они взвалили на свои плечи всю ответственность за происходящее на родной земле. Они сильные, они выдюжат. Елена в эту минуту верила им, благородным мужчинам России. Она была счастлива, что они есть. А в том, что они есть, она не сомневалась, потому что один из них лежал перед нею, на миг ослабев. В такую минуту рядом должна быть женщина. Вот она и есть. Значит, все правильно. Значит, все будет хорошо.
Было долгое молчание. Только стучали колеса на стыках да качался вагон. Протяжно прогудел тепловоз, словно предупреждая далекую еще станцию, что он бежит, торопится и не надо беспокоиться, надо ждать.
Потом Валерий медленно поднялся. Он сидел, сцепив на коленях руки, и смотрел в пустоту. Елена не смела потревожить его. Вдруг он сполз на пол и, стоя на коленях, протянул к ней руку:
— Прости меня…
Елена бросилась к нему, схватила за руку.
— Ну, что ты? Что ты?
— Я ослеп от боли…
— Я понимаю, понимаю…
— Все равно, все равно… Не имел права… Говорил и презирал себя… Как я мог? Какой Зотов? Это же ты!
— Успокойся, — пыталась она поднять его. — Пожалуйста…
— Я ненавижу себя. Я никогда не прощу себе.
— Хорошо, хорошо, милый… Садись. Ты не допил чай.
Скрипнув зубами, Валерий поднялся и сел. Он не мог взглянуть на нее.
— Никогда, — с трудом проговорил он, — обещай мне… никогда не возвращаться к этой теме.
— Обещаю.
— Спасибо.
Он поднялся и вышел из купе. Елена осталась одна. Слезы навернулись на глазах, она ничуть не стыдилась их.
Его долго не было, а когда вошел, Елена беззаботно спросила:
— Аппетит нагулял?
— Догадалась, — улыбнулся он впервые за многие дни.
Они чувствовали себя снова, как прежде. И за ужином говорили без всякого напряжения.
— Гляди, какое озерцо! — восклицала она.
— А вон человек.
— Где? Где?
— Возле озера.
— Не вижу.
— Ну вот, вот! Руку поднял. Удилище видишь?
— Действительно. Что за чудак! Это же так далеко от станции.
— Смотри левей. Видишь палатку?
— Точно. Может, геологи?
— Туристы какие-нибудь. Аж сердце заныло, так захотелось порыбачить.
— Уж отведешь душу.
Словно сговорившись между собой, они беседовали о чем угодно, о разных пустяках, а больше делились впечатлениями от увиденного. Отношений своих не затрагивали.
Отроги Уральских гор поезд пересекал ночью. Лунный мир за окном был безлюден. Горы надвигались медленно и подступали к насыпи молчаливыми гигантами. Странно было видеть снег, который сидел шапками на вершинах и плоско лежал в распадках. Если бы не шум поезда и не покачивание вагона, можно было подумать, что за окном иные времена, когда горы вот так же высились, а людей еще не было.
Это колдовское ощущение Елене было знакомо: на охоте или на рыбалке она часто оставалась наедине с природой и каждый раз возникало это чувство вечности окружающего, и собственная незначительность вызывала жалость к себе.
Что до нас было и что будет после нас? Миллионы людей жили и умирали, исчезая без следа. Зачем они приходили? Зачем они были нужны?
И вдруг Елене стало ясно, зачем они приходили, зачем есть она и есть Валера. Костер любви на земле горит вечно, потому что все новые и новые поколения людей отдают ему свои сердца. Разве этого мало? Разве может быть бессмысленной жизнь, если ты в этой жизни любила? И чем сильнее любовь, тем прекраснее, тем удивительнее твоя жизнь. Только любовь будит в душе интерес ко всему миру и искусству, и знаниям. Все лучшие книги написаны и все великие открытия сделаны под влиянием любви и во имя любви.
— О чем ты задумалась? — спросил Валерий.
— Да так.
— У тебя было такое лицо…
— Какое же?
— Хорошее.
— Валерка, — погрозила она пальцем, — не подлизывайся. Я женщина слабая, беззащитная… — И сама же бросилась к нему, обняла, прошептала: — Занавески закрой.
— Почему? — прошептал он, обнимая.
— Горы смотрят…
Им было снова хорошо…
Потом усталая и умиротворенная Елена сидела у окна, за которым медленно плыли горы. Словно былинные богатыри шли друг за другом да так были тяжелы в доспехах своих, что земля не выдержала поступи и разверзлась, и остались на поверхности только потемневшие от времени шлемы, украшенные белым лебяжьим пухом.
— В детстве ты любил сказки? — спросила Елена.
— Я их не знал, — признался Валерий.
— То есть как?
— Не было бабки. Ни с отцовской, ни с материнской стороны. Обе погибли в войну. Детство мое прошло в Забайкалье, в одной из воинских частей. В доме было много книг, но почти все по отцовской специальности. Я научился читать по книге о материальной части танка. Представляешь? Но мне было интересно, я очень хотел знать, почему танк движется. Я своим детским умом воспринимал его живым — вот он молча стоит, но вдруг, почуяв врага, бросается с лязгом и грохотом вперед, страшный и неудержимый, извергая огонь, как Змей Горыныч.
