Дон не могла сказать, что приблизилась к решению своих проблем, но, по крайней мере, у нее уже не так было муторно на душе, как тогда, когда ей хотелось лететь куда угодно, лишь бы быть подальше от парижской квартиры. А это уже кое-что.
— Дон!
— А? — Она очнулась от своих дум. Рядом стояла мать с кофейником в руках. — Спасибо. Конечно, с удовольствием. Я помню, какой у тебя всегда чудесный кофе.
— Благодарю, дорогая! Рада, что он тебе нравится. — Рини Гастингс сияла.
«Не привыкла к комплиментам, не очень-то мы ее ими баловали», — тепло подумала Дон.
— Надо дожить до двадцати шести лет, чтобы понять, какая у тебя чудесная мамуля, — добавила она меда.
— Скорее бы тебе стукнуло тридцать, тогда я стану еще прекраснее, — пошутила Рини. Она налила себе кофе и села за столик напротив дочери. — Какие у тебя планы на сегодня?
Дон отрицательно покачала головой — у нее не было планов.
— Я почему спрашиваю? Даниэл придет на ужин. Хочет представить нам свою новую пассию.
— Да ну? — На лице Дон появилась тень озабоченности. И было из-за чего. Дядюшка Дан был лишь на двенадцать лет ее старше и считался у них в семье плейбоем: он то и дело влюблялся и все время неудачно. Последняя избранница выпотрошила его так, что ему пришлось три года приводить в порядок свои финансы, кое-как оправился.
Рини улыбнулась:
— Не волнуйся. Если его послушать, то Арлен Кроу — так ее зовут — настоящий бриллиант, только что без оправы.
— Будем надеяться, что она именно то…
— Именно что? Кому косточки перемалываете?
Отец! Дон с улыбкой обернулась. Все такой же: высокий, немного полноватый, в волосах седина, глаза только чуть светлее, чем у нее.
— Доброе утро, дочка! Как спалось? Думал, вы все еще в постелях. Как себя чувствуете после вчерашней дегустации?
— Мы женщины — народ крепкий, — с задором высказала Дон.
Эд поцеловал в щеку жену и уселся за стол.
— Ну ладно, о ком это вы тут говорили?
Он положил себе яичницы и взял три рогалика, которые с утра пораньше испекла Дон.
— Твое творчество? — поинтересовался отец.
— Нет. Мама делала, — слукавила она.
— А! — Эд изобразил разочарование. — Я, конечно, обожаю твою маму, но рогалики она делать не умеет! Вот у тебя они всегда такие легкие, воздушные.
— А мне мои нравятся! — Рини хлопнула мужа, потянувшегося за добавкой, по руке.
Господи, дурачатся, как дети! Дон именно так представляла себе семейную жизнь: всегда вместе, за столом — шутки, смех, розыгрыши… «Хорошо, что я надумала побыть с ними, — размышляла она, убирая со стола. — Мало того что сама расслабилась, понаблюдать за ними — одно удовольствие. Все меняется, только не они. Пожалуй, даже стали более легкими, веселыми. Конечно, раньше у них забот было больше — две девицы на руках, и каждая со своими закидонами». И Дон с раскаянием вспомнила некоторые из своих выходок.
«Бедная мама! Представляю, каково ей было, когда она вместе с Полли Ларкин застукала нас со Скоттом!»
А сегодня за завтраком родители, не догадываясь об этом, преподали ей хороший урок. Она поняла, как важно, чтобы у человека была крепкая семья, в которой всегда можно было бы укрыться от всех жизненных передряг.
А вот ее брак с Брентом не имеет ничего общего с той семейной жизнью, о которой она мечтает. Они сделали огромную ошибку. Да, их связывала дружба — неровная, но в общем крепкая. Однако она оказалась неподходящей основой для обоюдного счастья.
После таких размышлений ей стало как-то легче. Дон вдруг поняла: она так долго терпит Брента только потому, что все еще боится потерять его дружбу. А семьи у них нет. Их брак уже не спасти.
— Пойду погуляю! — сообщила она родителям, которые все еще сидели вместе, хотя после завтрака прошло не меньше часа. Ей хотелось побыть одной, еще раз все обдумать, на что-то наконец решиться.
Сколько же лет прошло с тех пор, как она последний раз была на площади Гирарделли?
Посмотрев на свое отражение в витрине, Дон подумала: «А все-таки я еще очень молодо выгляжу в этих серых слаксах и красной шелковой блузке, без всякой косметики! И заплетенная на французский манер косичка очень молодит. Смешно так болтается…»
Дон всегда любила шляпки, поэтому ее внимание сразу же привлекла лавочка, где торговали головными уборами, — таких полно на Бич-стрит. Облизывая тающий рожок мороженого, обратилась к продавщице — экспансивной брюнетке с очаровательной улыбкой.
— Какие прелестные! — начала она разговор. — Примерить бы, да с мороженым неудобно.
— Спасибо! — с достоинством ответила продавщица. — Это наше собственное производство.
— Вот как? — заинтересовалась Дон, пытаясь про себя разгадать загадку, что значит «наше».
— Я с партнером работаю, — пояснила женщина.
В следующую минуту Дон узнала, что, оказывается, ее зовут Клаудия и что на этой неделе ассортимент шляп пополнится.
— У вас не найдется чем руки вытереть? — спросила Дон с надеждой. Если бы на ней были джинсы, она бы запросто вытерла руки о них.
Клаудия осмотрелась и покачала головой:
— Нет ничего подходящего, извините.
Дон пожала плечами, засмеялась:
— Не судьба!
— Наверное, я могу помочь, — раздалось за ее спиной. И голос был, увы, более чем знакомый. Тут же прямо перед ее носом оказался платок.
«А может, притвориться, что мы незнакомы?» — мелькнула шальная мысль. Дон медленно подняла глаза. Какая улыбка! Ну разве можно на него сердиться?
— Ты вроде остался в Париже, — промямлила она, принимая платок.
— Но ты же не велела оставаться мне там навсегда! — ухмыльнулся Скотт.
— В следующий раз не забуду! — парировала Дон. И вот они уже оба засмеялись. — Ты что здесь делаешь? Я думала, ты виллу продаешь.
— За меня все решила дочка одного моего приятеля. Она с мужем приехала, а оказалось, обещанную им виллу хозяева сдали другим. Пока не найдут ничего подходящего, пусть живут на моей. Хоть одна забота с плеч долой.
— Понятно! — Вообще-то Дон чувствовала, что он что-то не договаривает, но чутьем поняла, что не стоит его сейчас подкалывать. Поэтому невинно уточнила вопрос: — Так чем же ты занимаешься в Сан-Франциско?
— Да просто решил навестить места моей дикой и порочной юности. Ностальгия.
Дон внимательно посмотрела на него. В глазах какой-то подозрительные блеск — не иначе как вспомнил свои сексуальные подвиги.
— Похоже, ты почти гордишься тем, о чем говоришь.
— Знаешь, вопреки тому, что думали обо мне мои предки, мне нечего особенно стадиться, — пожал плечами Скотт.
Он выбрал шикарную серую шляпу с коричневым плюмажем и примерил ее на голове Дон. Повертел так и эдак, добиваясь наилучшего эффекта. Отошел, задумчиво приложив палец к подбородку.
