Невинная. Тройной соблазн - Шана Лаут

Раиса Теряшина

Устало откинулась на спинку стула. Мерный ход настенных часов словно в насмешку отсчитывал последние мгновения моего прибывания пока ещё в моём доме. Тихие шаги мамы на кухне делали этот момент затишья только горше.

Она старалась не шуметь, тихонечко заваривая чаёк с ромашкой. Но боюсь, что для наших расшатанных нервов он уже бесполезен.

Без особых усилий потянулась к подоконнику, на котором уже не было места от писем из судов, инспекций, от участкового, среди который особо ярко пестрели записки с угрозами от брокеров. И в каждом одна и та же суть — долги.

— Брось их, — выдохнула мама, зайдя в гостиную и заметив мой интерес к «письмам счастья». — Не тереби себе душу лишний раз. Мы уже ничего не сможем с этим поделать.

— Это не значит, что нужно опускать руки, — уже без прежнего энтузиазма сказала я, голос хрипел от усталости. Хотелось просто лечь и уснуть, да хоть прямо на этом стуле. Я бы и на кровати устроилась или диване, но уже ничего из этого не было в полупустой квартире. Всё, что можно было, мы продали, чтобы погасить часть задолженности, но она росла как на дрожжах. — Они не успокоятся, пока мы не отдадим им эту квартиру. Отдадим, мам, а не продадим, — пришлось особенно выделить эти слова, чтобы показались весомее, хотя куда уж.

— Господи, — родная тяжело опустилась в кресло, что ещё осталось с нами и верно служило мне спальным местом последние две недели. — Вот же сучка Лариса, прости господи, добилась-таки своего.

— Думаешь, что всё же она всем этим верховодит? — это знание не вызвало никакого удивления.

— А кто ж ещё? — усмехнулась недобро мама. — Эта дрянь давно пыталась эти чёртовы метры себе забрать. Думала, что отец ей их отдаст, да куда там. Как понял, что она транжира и повеса, гоняющаяся за деньгами и славой, так сразу же ей все притоки денег обрубил. Хотел сжалиться, конечно, если она ребёнка родит хотя бы, раз уж замуж не хочет, тогда бы квартиру эту отдал. Она отказалась «свою красоту портить», вот он нам с Мишей и отдал. Мы с твоим отцом не очень тогда спешили узаконивать отношения, да и не знала я, что уже ношу тебя под сердцем. А дед будто почувствовал, вот и подсуетился.

В повисшей тишине, она отпила чаю и вновь тяжело вздохнула. Больно ей ещё было вспоминать папу, а прошло уже больше десяти лет, как он погиб. Машина лихача многое изменила в нашей жизни, оборвав его. И то я до сих пор не верю, что так и не найденный убийца не был наёмным, учитывая, что тётушка сразу же взялась и за нас, едва ли не с самых похорон собственного брата.

Мысли бы ушли в ещё более мрачное русло, если бы передо мной на стол не легло свёрнутое втрое письмо. Мама отдавала его с грустным лицом, словно не желала видеть.

— Что это? — брать совершенно не хотелось. Если там будет что-то связанное с нашей ситуацией, просто отправлю в мусорку. Сил уже нет подобное видеть.

— Прочти, — только и сказала родительница.

Пришлось взяться за него, да только с первых строк оно и правда не понравилось. Очередная повестка от приставов, точнее обращение ко мне, как к наследнице деда, почившего почти месяц назад, когда начался самый ад для нас с мамой. Он был последним сдерживающим фактором для тётки, не дающим ей пойти во все тяжкие.

По-хорошему письмо должно было прийти от нотариуса, но раз оно уже предоставлено приставами, значит предыдущее перехватила тётушка, чтобы нам жизнь мёдом не казалась в созданном ею положении. А вот волю приставов — у неё не получилось: не успела или не рискнула, что уже в принципе не столь важно, раз оно у меня.

И сие уведомители мне очень чётко предоставили последнюю волю почившего родственника: «получите в наследство загородный дом, половину финансового состояния и земли, прилегающие к дому, но только если узаконите супружеские отношения с наследником, указанной дедом семьи — семьи Вартовых, — за месяц с момента получения письма». Снизу две подписи — поверенного деда и пристава, следящего за делом, ну и вчерашняя дата.

— Вартовые? — переспросила я у мамы, перечитав ей содержимое вслух. — Никогда не слышала о них.

— Это давние друзья твоего деда, его отца и отца его отца, деловые партнёры и почти семья, как он обычно говорил. Как я поняла, наши семьи давно имели такие вот отношения, но Владимир Емельянович в какой-то момент захотел Ларису за сына друга выдать, чтоб семьи породнить. Вартовые были только за, да только сбрыкнула Лариска, когда узнала, что придётся жить в глуши, где нет роскоши, бутиков и мужчин — муж бы ей просто не позволил по любовникам бегать, да и детей не хотела.

— И дедушка не оставил попыток породниться, — хмыкнула я на это откровение и вновь вчиталась в строки обращения. — Раз не дочь, то хотя бы внучка. Хуже всего, что квартиру отберут в любом случае. Либо тётка, либо приставы, если не соглашусь.

Мама промолчала, потупив глаза и нервно переминая пальцы. Судя по всему, она уже понимала, к чему я клоню, поэтому помолчав ещё минуту, начала:

— Милая, ты не обязана…

— У нас всё равно нет выбора. А так хотя бы будет крыша над головой, с сада можно кормиться. Если его нет, то сделаем, землю всегда можно к этому приспособить. Часть полученных денег, что не пойдёт на погашение, будем понемногу тратить на продукты и вещи, чтобы обустроиться, пока я не найду работу. Дай господи, чтоб выбранный дедом мужчина был нормальным, не отвернулся, едва узнав наше положение, да и работать позволил. А там, как говорят, стерпится слюбится.

Самой не верилось в то, что говорю. В горле едва не вставал ком слёз. Только нам и правда не оставили выбора. А ведь ещё брат должен вот-вот вернуться с армии. И что мы ему скажем? Где ему жить, когда и нас в любой момент просто возьмут и вышвырнут. Так и дом будет, и еда. А я потерплю.

* * *

Ровно к девяти утра, как и гласила приписка