Омут его глаз - Лана Ежова

Отпирая дверь, я ожидала увидеть, кого угодно: как благодарных селян с кринками сливок и кругами ноздреватого сыра, так и недовольных жрецов с вилами и топорами наперевес. Для одних поселившаяся в ветхой избушке ведьма, то есть я, стала благом, для других – поводом посетовать на засилье нечисти в зачарованном лесу и начать против нее священный поход.

За две недели, что прожила на краю Изумрудного леса, я успела подлечить пять коров, небольшое стадо коз, трех свиней и четверых подростков, отведавших волчьих ягод. Еще удалось спасти молодого дровосека. Он, должна сказать, пришел не сам – я нашла его на окраине леса, когда возвращалась с ярмарки. Молодой мужчина истекал кровью, придавленный деревом, и я не смогла пройти мимо.

Послав Мирочку в деревню с недоброй вестью, что один из местных в лесу при смерти, я сильно рисковала: помощницу мою не любили, опасаясь, что она передавит всю птицу в округе. Но обошлось – староста и крепкие мужики пришли за пострадавшим и со всеми предосторожностями отнесли домой. Оставив мази, травяные сборы матери дровосека, я ушла в лес. Утром за мной послали, попросив еще раз взглянуть на парня. Он шел на поправку – еще бы, я столько силы с перепугу в него влила!..

И вот теперь в мою дверь постучали – быстро, тревожно.

На всякий случай приготовившись к самому страшному, я опешила – на крыльце никого. Пусто. Постучали и сбежали?.. Неужели это дети шалят, проверяя друг друга на смелость?

Ан нет, не туда смотрела – у подножия ступенек примостилось лукошко, полное грибов. И каких!.. И обычные, только гигантские мухоморы, и розовый бородавочник (прыщи и нарывы не вывести даже чарами), черный моховик (смерть от удушья через час), и изжелта-зеленый мрун (крохотный кусочек в колодец – и целой деревни нет). Прелесть!.. Какое щедрое подношение, признак истинного доверия.

Я спрятала довольную улыбку и медленно огляделась, выискивая гонца.

Принесший лукошко волк затаился под пышной калиной.

– Иди сюда, я передам послание для твоего хозяина.

Серый безбоязненно подставил лобастую с умными глазами голову под мои пальцы, позволяя почесать за ушком.

Достав из кармана передника давно заготовленной листик и самописец, я черканула несколько строк: «Весьма признательна за чудесный подарок! Буду счастлива, если посетите мою скромную обитель и отведаете пирогов. С уважением, Светозара».

Сложив листочек дважды, подписала – «Дубраву, хозяину Изумрудного леса».

Погладив волка по жесткой холке, я всунула в клыкастую пасть краешек записки. Удобнее было бы за плетенный из кожаных полосок ошейник, как у моей Мирочки, но такого зверь не носил – местный хозяин не посягал на свободу своих подданных даже в мелочах.

– Можешь идти, лукошко я верну позже.

Тесто я поставила еще в обед, хоть не была твердо уверена, что Дубрав, наконец-то, решит почтить своим визитом. Потратив не слишком много времени на уже подготовленную начинку, я налепила три листа пирогов и поставила в хорошенько протопленную печь.

Теперь можно и собой заняться.

Вымытые вчера на реке волосы я смочила отваром любистка и расчесала до потрескивания. Белое платье из тонкого полотна, вышитое красными и зелеными рунами, почти не натирало тело – то ли настолько замечательно пошито, то ли я привыкла за две недели к подобным нарядам. Однотонный зеленый платок на плечи – не слишком нарядно, но видно, что готовилась к встрече с дорогим гостем. Переплетая высохшие косы, смотрелась в крохотное зеркальце, выискивая в своем облике недостатки. И не зря. Изумрудный лес действовал на принесенные извне чары непредсказуемо, вот и сейчас глоток-другой эликсира мне не помешал бы.

Достав из сундука розовый флакон, уже привычно выдернула пробку. Бледно-фиолетовый дымок, вылетевший из склянки, показал, что зелье еще годное, и я выпила его до последней капли – чего мелочиться? Если прихорашиваться для правителя местной нечисти, значит так, чтобы он ослеп от моей красоты и не мог связно думать.

Теперь зеркало отображало настоящую ведьму: темные волосы, бледная кожа, густые брови и ресницы, алые, будто измазанные кровью, губы и зеленющие, словно молодая хвоя, глаза. Моя настоящая внешность, к сожалению, не настолько яркая, вот и пришлось использовать чары.

Я готовилась, не зная, придет ли хозяин леса, и была вознаграждена за веру. Что-то стукнуло в стекло – отдернув занавеску, увидела очередной орех, который четко попал по окну. Оригинально меня вызывают!

Записку принесла белочка – огненно-рыжая и безгранично наглая – стоило открыть окно, как она сразу прыгнула на плечо и что-то важно зацокала. Спящая на сундуке Мира высунула нос из пухового платка, чтобы посмотреть, кто нас побеспокоил. Белка увидела мою куницу, своего извечного противника, и, встопорщив шерстку, воинственно заверещала.

– Тихо-тихо, это моя помощница! Она не будет покушаться на твое гайно.

Магически измененная куница фыркнула, подтверждая, что ее не интересуют чужие гнезда с детишками.

Когда вопрос между зверьками прояснился, я развернула послание. Крупный, хорошо читаемый почерк, буквы аккуратные, с легким наклоном вправо.

«Благодарю за приглашение. Пироги люблю. Прибуду на закате».

Четкое и деловитое сообщение, как и сам Дубрав.

– Обожди немного, я скоро.

Улыбаясь приятным мыслям, я метнулась к коробу на печи, откуда достала сушеную грушу и вручила посланнице.

– Спасибо и приходи еще!

Отойдя от подоконника медленно и чинно, с ровной спиной и гордо задранным подбородком, я без спешки закрыла на щеколду дверь, задвинула на всех окнах плотные занавеси. И лишь когда никто не смог бы меня увидеть, принялась молча прыгать по горнице. В иной раз и покричала бы от радости, но сейчас нужно вести себя достойно, как родовитой ведьме.

Да-да-да!.. Я смогла! Я сумела! Сегодня все получится!..

Напрыгавшись, отдышалась и подошла к сундуку у дальней стены. Сдернув пуховый платок, нажала, растопырив пальцы, на три малахитовых камешка одновременно. Когда раздался тихий щелчок, четко произнесла:

– Этим вечером лесной хозяин придет на пироги.

* * *

Готовя праздничный стол, я невольно перебирала в памяти, как янтарные бусы, воспоминания, которые у меня появились за дни, что я провела в зачарованном лесу.

Когда нашла избушку, я едва не расплакалась. Она держалась из последних сил: стропила, на которых стояла, атаковали древоточцы, кровля прохудилась, труба начала обваливаться. Если затопить печь, значит, гарантированно угореть ночью. Хорошо, что сейчас тепло, лето уже вступает в свои права…

О слое пыли и лохмотьях паутины и говорить не стоит – в домике никто не жил десятилетиями.

Припомнив несколько бытовых заклинаний, я изгнала из бревен жуков, выдула пыль и паутину из домика. Отыскав явно древнее ведро из вербы, очистила его заклинанием и отправилась на реку, разделяющую лес на две неровные части. Местами это был очень бурный поток с каменными порогами, но имелись и тихие глубокие заводи. В одной из них я и наплавалась вдоволь. Чтобы набрать воды, решила пройти по течению выше – там могли быть и родники, питающие реку, да и следовало потихоньку знакомиться с местом своего временного обитания.

Не зря отправилась на разведку – небольшой отрезок пути оказался с ловушками: четырьмя быстрыми омутами, которые сколачивали воду, затягивая внутрь веточки, кору и целые бревна. Опасная река, недаром протекала через зачарованный лес.

Чем выше поднималась, тем спокойнее, на первый взгляд, становился поток, но коварное течение оставалось быстрым. Я уже присматривала пологий бережок, чтобы набрать воды, как за зарослями лозняка моим глазам предстала новая уютная заводь, притом занятая.

Сидя на плоском камне, один енот-полоскун быстро-быстро перебирал лапками, стирая белую рубашку, второй – зеленые портки.

Поразившись увиденному, я не сразу заметила того, кому принадлежала одежда. К счастью, он не почувствовал мой приход.

Дуб в человеческом облике – первая ассоциация, которая возникла у меня при виде мужчины. Широкоплечий, с мощной грудью и узкой талией, он казался выточенным из камня. Канаты мускулов перекатывались под смуглой кожей. Мужчина плавал, широкими гребками рассекая воду. Разноцветные волосы – черные, красные и белые пряди – намокли, облепили крепкую шею и лицо с резкими чертами.

Каким я представляла себе лесного хозяина? Высшую нечисть,