Невеста зимнего духа - Рацлава Зарецкая

Ничего не останется от нас,

Нам останемся, может быть, только мы.

И крылатое бьётся пламя между нами,

Как любовь во время зимы.

Мельница «Любовь во время зимы»

Мы бежали изо всех сил по припорошенной снегом лесной тропе. Впереди — неизвестность и тьма. Позади — верная смерть, чье холодное дыхание преследовало нас, проникая через одежду.

С каждым разом бежать становилось все труднее. Тело замерзало и теряло силы, будто снег, по которому мы бежали, высасывал их. Боль в ранах снова вернулась. Хриплое дыхание вырывалось из моего рта, сопровождаемое резью в горле. Несколько раз мне казалось, что я вот-вот упаду замертво, но теплая ладонь Али придавала мне сил. Я крепко держал ее, сосредоточившись на тепле, что передавалось мне через ее тонкие пальцы.

— Я больше не могу… — Аля вдруг остановилась и согнулась пополам.

— Нельзя останавливаться! Он догонит и заберет тебя.

Схватив девушку за локти, я поднял ее, но устоять она не смогла и рухнула на колени. Ее голова бессильно поникла, а руки соскользнули с бедер и упали в снег, который стремительно таял вокруг Али, пропитывая собой ее нарядное одеяние невесты.

— Аля! — умоляюще произнес я, опасливо поглядывая в сторону, откуда мы бежали.

— Пусть забирает… Я больше не могу… И тебе будет без меня только лучше…

— Какая же ты глупая! — Я повернулся к девушке спиной и присел на корточки. — Цепляйся за спину.

— Не стоит…

— Цепляйся, иначе я останусь с тобой и встречу здесь свою смерть!

Аля тихо захныкала, но на спину мне все же залезла. Девушка весила как пушинка из-за последних событий, и я впервые порадовался этому — бежать будет чуть легче.

Стараясь двигаться как можно быстрее, я отключился от всего и полностью сосредоточился на дороге и своих ногах. Самым главным сейчас было выбраться из леса, поймать попутку и пересечь границу, за которой его силы уже не действуют.

Холодное дыхание, что преследовало нас всю дорогу, усилилось. По моему телу пробежал холодный озноб, а волосы на затылке встали дыбом.

— Он здесь, — испуганно пролепетала Аля. — Он нас догнал…

— Нет! — протестующе крикнул я, а затем обернулся.

Из лесной тьмы на меня смотрели два льдисто-голубых глаза. Насквозь пронизывающий ветер свирепым коршуном накинулся на меня, едва не сбив с ног. Жуткий хохот раскатистым эхом прокатился по лесной чаще. Не успел я моргнуть, как два глаза, похожих на ледышки, уже были прямо передо мной.

— От меня не убежать, — выдохнула мне в лицо сама смерть.

— Ай, какая у нас елочка красивая! Вся горит и переливается, — восторженно произнесла уборщица детского сада, поставив перед собой швабру и опершись на нее. — А ведь в древние времена елки внутренними органами животных украшали, чтобы Карачуна задобрить!

— Теть Нюр, вы что такое говорите-то при детях! — возмутилась Катя.

Повесив золотой шарик на пушистую елочную ветку, я взглянул на детей. Вся группа с открытыми ртами смотрела телевизор, по которому показывали какой-то глупый мультфильм. Ни наряженная елка с гирляндами, ни слова уборщицы их не интересовали.

— Эти дети сейчас только в телевизорах и в телефонах, — фыркнула тетя Нюра. — Их сейчас никакой историей не заинтересуешь.

— Так Карачун — это же сказка, — заметил я.

— Сам ты сказка! — с обидой в голосе произнесла уборщица. — Наши предки страсть как боялись этого зимнего духа! Даже шли на такие извращения, как елка из кровавый потрохов…

— Теть Нюр! — снова возмутилась Катя. Порывшись в пакете с сосульками, она выудила две — серебристую и золотистую, — и, выбрав последнюю, повесила ее на елку.

К украшению детского садика к Новому году она подошла очень ответственно, как и к любому делу, за которое бралась. Елочные игрушки Катя отбирала только те, что сочетались друг с другом, например, красные и золотые или серебряные и синие. Мне же было абсолютно все равно, что вешать на елку: игрушки или же потроха. Я просто помогал Кате и все повторял за ней.

— Вон тот шарик криво висит, Катюш, — заметила уборщица, указав ручкой швабры на красный шарик со снеговиком.

— И правда… — Катя поправила шарик, но он все равно не выровнялся. Тогда девушка заломила ветку вверх и та, хрустнув, застыла под углом в девяносто градусов. — Ну вот, теперь ровно висит.

— Это же не искусственная елка, у которой ветки гнутся, — напомнил я Кате.

— Да я не до конца ее сломала. Продержится.

— Что ж тебе ель то сделала? А если тебе так палец переломить? — возмутилась старая уборщица.

— Вы что, мне угрожаете? — удивилась Катя. — Да мы сейчас на вас воспитателям пожалуемся! Или уйдем, так и не нарядив вашу елку до конца. А вас вообще уволят за некомпетентность и хамство!

Катя Голикова хоть и была человеком с большим сердцем и волонтёром с семилетнем стажем, частенько поражала своей бестактностью. Не меня, конечно, но остальных людей — да.

Вот и тетю Нюру поразила так, что у той даже рот приоткрылся от возмущения. Пару секунд замешательства, и уборщица недовольно заметила:

— Договоришься ты когда-нибудь, девочка! Придет за тобой Карачун и утащит навсегда в свое ледяное жилище. Он не любит тех, кто неуважителен. В особенности, к природе.

— Ага, конечно, — противно сказала Катя.

Махнув на нее рукой, уборщица потопала к выходу.

— Как-то жестко ты с ней, — заметил я, украшая елку мишурой.

— Кто бы говорил, — огрызнулась Катя. — Ты сам со всеми жесткий и противный. Ни разу за два года учебы не улыбнулся. Высокомерия хоть отбавляй. И только когда на Альку Логунову смотришь, хоть что-то в тебе меняется: взгляд становится другим, более тёплым. Градуса на 1,5.

— Правда?

— Правда. Я уже ни раз замечала.

Так это что же, Голикова за мной следит? Зачем же?

— А ты что, влюбилась в меня? — пораскинув мозгами, спросил я.

Щеки у Кати сразу же порозовели.

— Упаси боже! — чересчур громко произнесла она. — Кому ты нужен? С тобой ни поговорить нормально, ни посмеяться. Чурбан бесчувственный.

Спорить было бессмысленно. Из-за своей алекситимии я действительно был бесчувственным. Вернее, безэмоциональным. Врач сказал, что это из-за того, что у меня плохо развиты миндалины головного мозга и посоветовал мне больше общаться со сверстниками и есть миндаль, который якобы стимулирует рост миндалин. Вот только я рос в глухой деревне, где из моих ровесников было всего три человека,