Что и говорить, мой братец из Университета Магии его здорово заинтриговал.
— Рассказывать особо нечего. Мы сильно поругались с отцом, мне пришлось уехать.
— Сомневаюсь, что все было настолько прозаично.
— В жизни прозы больше, чем поэзии.
— Ты так считаешь?
Я пожала плечами.
— А что думаешь про Сильви и Яра?
Странно, но про наши роли мы никогда не говорили. Зато Рин навел меня на интересную мысль: если представить, что все что происходит между мной и де Мортеном — всего лишь игра, возможно, у меня получится это вынести. Не сойти с ума от влечения, от издевок и пренебрежения, не наброситься на него и продержаться до того, как сцапают мерзавца. Эта мысль настолько мной завладела, что я на какое‑то время потерялась в собственном сознании. Не реальность, игра. Всего лишь роль. Просто… такая пикантная. Ну так мне не привыкать, правда?
— Луиза?
— Сильви — слабохарактерная дура.
— Вот как? — он отстранился, с интересом заглянул мне в лицо. — Что бы ты сделала на ее месте?
— Дала бы муженьку от ворот поворот. Она аристократка, могла развестись.
— Не развелась, потому что полюбила.
— Ну я и говорю — слабохарактерная дура. От такой любви одни проблемы.
Рин покачал головой, улыбнулся, молодея на глазах. Вообще‑то он и так младше меня на два года, а первое время — пока мы притирались на репетициях, приходилось его многому учить. Создавалось ощущение, что это Яр девственница, а не Сильви.
— Ты сегодня странная.
— Я всегда такая.
— Не всегда, — Рин взял мою руку, поцеловал пальцы. — Все совсем плохо?
Ответ сам собой сложился в строки:
«Хотела б я сказать, что плохо,
Но лучше напишу письмо:
Позвольте, буду откровенна… Словом,
Дерьмо!»
Разумеется, вслух я этого не сказала. Признаваться мужчине, который к тебе неравнодушен, что ты становишься озабоченной при виде другого, пусть даже и не по собственной воле — это не драма и даже не фарс, а какая‑то непонятная ерунда.
— Не совсем. Я нашла того, кто может помочь.
— Но?..
— Но благотворительностью этот человек не занимается.
По крайней мере, по отношению ко мне. Я не следила за тем, чем де Мортен занимается. Ну, почти.
— Луиза, если дело в деньгах…
— Дело не в деньгах, Рин.
Он понял: вскочил, сжал кулаки, крылья носа затрепетали. Почему я раньше не обращала внимания, насколько он красив? Настоящей мужской красотой: рослый, сильный, высокие скулы, выразительные глаза под густыми бровями, а когда хмурится — как сейчас, сразу становится жестким, но не менее привлекательным.
— Кто он? — процедил Рин. Арк встрепенулся, поднял голову, напряженно наблюдая за каждым его движением.
— Лучше тебе этого не знать.
Он скрестил руки — так, что светлая рубашка натянулась, подчеркивая крепкие мышцы. Доведись ему схватиться с де Мортеном, неизвестно кто летел бы кубарем с лестницы — разумеется, если магию не использовать. С силой Винсента мало кто способен тягаться, у него это наследственное. Старинный род, корни, уходящие чуть ли не к армалам — древней расе, по преданию не знающих в магии никаких преград. Это сейчас волшебство скорее роскошь, раньше без него было никуда.
— И что же, иначе это решить нельзя?
Я вдруг поняла, насколько устала. Знала, что не обязана перед ним оправдываться, что могу вообще ничего не говорить, но почему‑то произнесла:
— Можно. Если не соглашусь, заклятие убьет меня в течение нескольких дней.
Рин побледнел, а потом с такой силой ударил в стену возле камина, что декоративная фигурка зашаталась и рухнула рядом со мной. Арк прижал уши, ощерился и зарычал, а я схватила его за холку двумя руками. Во избежание.
— Надеюсь, он действительно сможет помочь, — процедил Рин, а потом развернулся и вышел из гостиной. Хлопнула входная дверь, я вздрогнула, как от удара, отпустила пса и медленно поднялась.
Вот и все. Пожалуй, теперь можно спокойно поужинать и принять ванну. А потом этот демонов день наконец‑то закончится.
В назначенный час я стояла у дома де Мортена с дорожным саквояжем и приличных размеров сундуком, в котором весьма сомнительно уместилось все самое необходимое. Только — только начинало светать, все окна были темными. Рядом со мной переминался с лапы на лапу Арк, который тоже не понимал, почему мы встали в такую рань и сквозь густой туман да сырость тащились через полгорода в эту обитель роскоши, где даже кучу на газон наложить страшно: ни листочка, ни пожухшей травинки, только земля в свете фонарей поблескивает тонкой корочкой льда.
От центра столицы место выгодно отличалось тишиной, спокойствием и размеренностью. Казалось, здесь даже время течет иначе — неспешно, в духе светской жизни, которая начинается за полдень. Немногочисленные роскошные особняки только по одну сторону улицы, по другую — набережная с невысокими узорчатыми ограждениями. С реки невыносимо тянуло холодом, я поежилась, чихнула и снова постучала. Уже громче. Вдобавок к озабоченности одним неприятным типом подцепить простуду — это уже слишком.
Раздались шаги, дверь отворилась.
— Вы! — тонко взвыл дворецкий.
— Я!
На сей раз он оказался более прытким и захлопнул дверь быстрее, чем я успела войти. Прелестно, де Мортен не потрудился даже предупредить о том, что я приеду. Вот гад! Раздражение, которое кое‑как удалось успокоить, снова закипело в душе. Я постучала еще. Сильно. Затем ногой — насколько позволяло платье.
— Уходите, или я вызову полицию! — донеслось из‑за двери.
Вместо ответа я набрала побольше воздуха в легкие и заорала во всю силу:
— Винсент! Герцог де Мортен! Скотина бессердечная, я замерзаю у тебя на крыльце! Винсееент!
Голос у меня пронзительный, это мне еще с детства говорили. Нянечка в ужасе делала все, чтобы только заставить меня замолчать. Уж не знаю, на какую сторону выходили его окна, но надеюсь, что во сне он споткнулся об овцу.
Дверь распахнулась снова, на пороге возник пунцовый как вареный атар — экзотический обитатель недр морских, дворецкий.
— Совсем сдурели? — прошипел мне в лицо.
— Я замерзла, — заявила я, — к тому же меня ждут.
— Его Светлость ни о чем таком, — последнее слово он процедил так, словно вымазался в нечистотах, — не предупреждал.
— Значит, у Его Светлости преждевременные провалы в памяти!
— Ни стыда ни совести!
— Я их отморозила, — я решительно шагнула вперед, но он преградил мне путь.
— Вон, я сказал! Убирайтесь, вы, бесстыжая…
— Арк, взять!
