В лобовое стекло он пристально изучает небо цвета персика. Клин уток разрезает небо, направляясь к горизонту, на юг. Мы наблюдаем за птицами, парящими в воздухе. Я жду, пока он снова заговорит.
— Какая ирония, — начинает он. — У тебя было видение темноты, а у меня было видение света.
— Что ты имеешь в виду?
— Всё, что я вижу — это свет. Я не знаю, где я. Не знаю, что я должен сделать. Только свет. Мне потребовалось несколько раз получить это видение, чтобы понять, что это оно.
Я даже не дышу.
— Что же это?
— Этот свет. — Он смотрит на меня. — Это меч.
Моя челюсть отпадает.
— Меч?
— Пылающий меч.
— Да ладно тебе, — потрясённо вырывается у меня.
Он издаёт нечто вроде смешка-выдоха.
— Первое, что мне пришло на ум было: «Насколько великолепной была эта картина? Я и пылающий меч в моей руке. Меч, созданный из огня. Не правда ли, устрашающее зрелище?» — Его улыбка исчезает. — Но потом я начал думать, что бы это значило, а когда этим летом рассказал о своём видении дяде, он совсем сбрендил. Заставил меня делать отжимания на полу.
— Но зачем?
— Разумеется, потому что мне предстоит сражаться. — Он переплетает пальцы в замок за своей шеей и вздыхает.
— Но зачем? — Спрашиваю и боюсь ответа.
— Понятия не имею. — Он опускает руки вниз, расцепляя пальцы, и страдальчески смотрит на меня. — Но Уолтер хочет быть уверенным, что я буду готов ко всему. — Тут он пожимает плечами
— Оу, — реагирую я. — Сочувствую.
— Да уж, похоже, мы занимаемся самообманом, если полагаем, что нам позволено жить обычной жизнью, верно? — размышляет он.
Молчание. Наконец, я решительно говорю:
— Кристиан, мы всё выясним.
Он кивает, но я вижу, что есть ещё что-то, что его тревожит, грусть, которую чувствую я, и которая заставляет меня поднять голову и встретиться с ним взглядом. Тогда я понимаю, что Уолтер умирает в отведённые ему сто двадцать один год.
–Ах, Кристиан. Когда? — шепчу я.
— Скоро. По его прикидкам, в лучшем случае — несколько месяцев. Он не хочет, чтобы я там был, — тихо отвечает Кристиан, потому что, чёрт возьми, он не хочет произносить этого вслух.
Его слишком ранит просьба Уолтера не присутствовать в момент смерти и мысль, что его больше никогда не будет рядом. Кристиан не хочет, чтобы я видела его таким.
Я понимаю. Перед смертью моя мама была настолько слаба, что без чужой помощи не могла даже дойти до ванной. Это было самой худшей частью, самой унизительной. Её тело лишается сил. Отказывается жить.
Я придвигаюсь поближе и вкладываю свою ладонь в его, и он от неожиданности вздрагивает. Привычное электричество проскальзывает между нами, заставляя меня чувствовать себя сильнее. Смелее. Я опускаю голову на его плечо. Я стараюсь поддержать его так же, как он всегда поддерживал меня.
— Я здесь, — говорю я ему. — И никуда не уйду. Чего бы это не стоило.
— Спасибо.
— Бросай свой пессимизм, — через некоторое время говорю я. — И просто понемногу живи дальше.
— Хорошо. Это похоже на план.
Я отодвигаюсь, гляжу на часы на приборной доске. 7.45. — Времени ещё полно, — думаю я. — Есть одна вещь, которая улучшит нам настроение.
— И куда мы направляемся? — спрашивает Кристиан.
— Тебе понравится, — отвечаю я, заводя машину. — Обещаю.
Часом спустя мы уже стоим на паркинге возле туристического центра помощи Государственного парка «Большой Каньон».
— Иди за мной, — говорю я и иду к высоким деревьям, растущим около трасс «Пайн Маунтин».
Для меня стало неожиданностью то, что я помню эту дорогу, но это действительно так и было. Как будто это было вчера. День обещает быть солнечным, но в тени гигантских секвой стоит прохлада. По дороге нам никто не встречается, и у меня возникает жуткое чувство, будто мы перенеслись в прошлое, ещё до появления первого человека, и в любой момент мохнатый мамонт выйдет из леса нам навстречу.
Мы идём — впереди я, сзади, на расстоянии пары шагов, за мной следует Кристиан, спокойное восприятие красоты этого места обволакивает его. Он не останавливается, когда мы, подойдя к «Базардс Руст», должны немного взобраться на скалы. Через несколько мгновений мы уже у цели нашего путешествия, смотрим поверх высоких деревьев, растущих в долине, вдалеке видны синие прибрежные горы, за ними сияет водная гладь океана.
— Вот это да, — он переводит дух, и его дыхание становится ровнее, пока он стоит, не в силах оторвать взгляда от открывшегося великолепия.
Именно это я и произнесла в свой первый раз. Я сижу на валуне, прислонясь к нему спиной и греясь на солнце. Именно сюда привела меня мама рассказать об ангелах, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Она сказала, что это её любимое место для размышлений, и теперь, когда я снова вернулась в этот город, я решила, что оно может стать и моим тоже. Я подыскивала такое место для уроков счастья. Зону безопасности, как её называет профессор.
— Кстати, как продвигаются занятия, а-ля «как стать счастливой»?
— Пока нормально.
— Ты счастлива? — спрашивает он с намеком на ухмылку.
Я пожимаю плечами.
— Профессор говорит, что счастье — это, когда желаешь то, что у тебя уже есть.
Кристиан хмыкает.
— Понятно. Счастье — это, когда желаешь то, что у тебя уже есть. Вот, значит, в чем дело. И в чем же тогда проблема?
— Что ты имеешь в виду?
— Почему занятие просто нормальное?
— Ах. — Я прикусила губу, а потом признаюсь. "Каждый раз, когда я медитирую, то начинаю светиться.
Он разинул рот.
— Каждый раз?
— Ну, теперь не каждый раз, с тех пор как я поняла, как это работает. Каждый раз, когда я должна очистить разум, сосредоточиться на настоящем; просто быть, помнишь? Всякий раз, когда я на самом деле это делаю, то бац — и я свечусь.
Он выдавливает из себя недоверчивым смешком.
— И что же делать?
— Я провожу первые пять минут каждого занятия, стараясь не медитировать, в то время как другие студенты пытаются сделать это. — Я вздыхаю. — Что не способствует снятию напряжения.
Он смеется, во весь голос, с наслаждением, словно считает, что все это очень смешно. Это приятный звук, теплый. Я чувствую покалывание в позвоночнике, и мне тоже хочется смеяться, но я только улыбаюсь и печально качаю головой, типа: «А что еще я могу сделать?»
— Извини, — говорит он. — Но это слишком смешно. Весь прошлый год ты стояла на сцене «Розовой подвязки» и так усердно пыталась вызвать Сияние, но не могла, а теперь тебе приходится сдерживать ее изо всех сил.
— Вот что мы называем иронией. — Я приподнимаюсь, счищая грязь со своих джинс. — Все в порядке. Не то, что мне не нравится разговаривать с тобой, Кристиан, но не я привела тебя сюда, чтобы поговорить.