— Да, — говорит он, и я представляю его в какой-нибудь прачечной, забрасывающим вещи в стиральную машину, отделяя светлое от темного, чтобы начать первую самостоятельную стирку. Почему-то эта картина расстраивает.
Забавно, что все это время, эти месяцы я так сильно хотела поговорить с ним, что вела воображаемые диалоги, думала, что скажу, когда снова его увижу. Я хотела расспросить его. Поругать. Убедить вернуться домой. Посочувствовать из-за того, сколько ему пришлось вынести. Попробовать поговорить о той части истории, которую я не понимаю. Мне хотелось сказать ему, что я люблю его. И вот он здесь, а я не знаю, что сказать.
— Ты ходишь где-нибудь в школу? — спрашиваю я.
Он фыркает. — Зачем мне это?
— Так ты не планируешь заканчивать школу?
Его серебристые глаза холодны. — Зачем? Чтобы попасть в крутой колледж типа Стэнфорда? Закончить его, устроиться на работу с девяти до пяти, купить дом, завести собаку, состряпать парочку детей, которые будут, на тридцать семь с половиной процентов ангелы? И тогда сбудется моя ангельско-американская мечта, и я буду жить долго и счастливо?
— Если это то, чего ты хочешь.
— Это не то, чего я хочу, — говорит он. — Это то, что делают люди, Клара. А я не человек. — Я заставляю себя говорить нейтральным голосом. — Нет, ты — человек.
— Я человек лишь на треть. — Он смотрит на меня, словно пронизывая взглядом, изучая мою человечность. — А это довольно небольшой кусок пирога. Почему это должно определять меня?
Я скрещиваю руки на груди, дрожа, хотя в помещении тепло. — Джеффри, — тихо говорю я. — Мы не можем просто убегать от проблем.
Его передергивает, и он устремляется к двери. — Было ошибкой, прийти сюда, — ворчит он, а я думаю: «Зачем он пришел? Почему решил увидеться со мной?»
— Постой. — Я иду за ним, хватаю его за руку.
— Клара, отпусти. Мне надоели эти игры. Я покончил со всем этим. Я не хочу, чтобы еще кто-то снова указывал мне, что делать. Я буду делать то, что посчитаю нужным.
— Прости меня! — я останавливаюсь, делаю вдох. — Прости меня, — снова пытаюсь я, уже спокойнее. — Ты прав. Я не могу тобой командовать. Я не…
«Мама», — думаю я, но не мог это произнести. Я отпускаю его руку и делаю пару шагов назад. — Мама знала, — наконец говорит он. — Она знала, что я собирался сбежать. — Я удивленно смотрю на него. — Откуда?
Он усмехается. — Она сказала, птичка на хвосте принесла.
Это звучит точно так, как сказала бы мама. — Она была немного раздражающей, да?
— Да уж, этакая всезнайка. — Он улыбается, но в улыбке проскальзывает боль. Это разбивает мне сердце. — Джеффри… — мне хочется рассказать ему про небеса, что я видела маму, но он не дает.
— Суть в том, что она знала, — говорит он. — Она даже немного подготовила меня к этому.
— Но, может, я могла бы…
— Нет, мне не нужно, чтобы ты снова рушила мою жизнь. — Он выглядит смущенным, словно только что понял, как грубо это прозвучало. — То есть, я должен справиться сам, Клара. Ладно? Но я в порядке. Я пришел, чтобы сказать тебе это. Не стоит волноваться. Все хорошо.
— Окей, — бормочу я, голос становится глухим. Я прочищаю горло, беру себя в руки. — Джеффри…
— Мне пора возвращаться, — говорит он.
Я киваю, как будто это совершенно очевидно, что в пять утра ему куда-то нужно. — Тебе нужны деньги?
— Нет, — говорит он, но ждет, пока я бегу в комнату за кошельком и берет все, что я протягиваю.
— Звони, если тебе что-то понадобится, — говорю я командным тоном. — Я серьезно. Звони.
— Зачем? Чтобы ты могла мной командовать? — говорит он, но это звучит по-доброму.
Я провожаю его до входной двери. На улице свежо. Я беспокоюсь, что он без пальто. Я беспокоюсь, что сорока двух долларов, которые я ему дала, не хватит, чтобы обеспечить ему пищу и безопасность. Я беспокоюсь, что никогда больше его не увижу.
— Осталось только отпустить мою руку, — говорит он. Я разжимаю пальцы. — Джеффри, подожди, — говорю я ему вслед.
Он не останавливается и не оборачивается. — Клара, я позвоню тебе.
— Только попробуй не позвонить, — кричу я.
Он заворачивает за угол здания. Я жду всего три секунды прежде, чем побежать за ним, но, когда я сказываюсь на месте, он уже исчез.
Эта дурацкая ворона наблюдает за мной на уроке счастья, расположившись на ветке прямо напротив окна. Я сейчас должна медитировать, что значит мне приходится сидеть и выглядеть так, словно я расслабляюсь вместе с еще шестью десятками студентов, застывших на полу в различных позах, и избавляюсь ото всех мыслей, что не соответствует действительности, потому что в таком случае я начну светиться, как та штука в солярии. Мои глаза должны быть закрыты, но я открываю их, чтобы убедиться, что птица все еще здесь, и каждый раз, когда я проверяю, она смотрит сквозь стекло прямо на меня своими насмешливыми желтыми глазами, словно спрашивая: Ну, и что ты теперь будешь делать?
«Это совпадение», — думаю я. Это не та же самая птица. Не может быть. Она выглядит в точности как та, но не все ли вороны одинаковы? Что ей надо?
Это определенно добавляет еще одну помеху на пути к моему душевному равновесию.
— Прекрасная работа, друзья, — говорит доктор Велч, поднимая руки над головой. — У вас есть несколько минут, чтобы оставить комментарии в наших журналах благодарности, а затем мы начнем обсуждение.
«Пошла прочь, — думаю я на птицу. — Окажись не Черным Крылом. Будь просто глупой птицей. Я не хочу сталкиваться с Черным Крылом прямо сейчас».
Она задирает на меня голову, каркает и улетает.
Я делаю глубокий вдох и выдыхаю. Это паранойя, повторяю я себе. Это всего лишь птица. Это всего лишь птица. Хватит себя накручивать.
«Я благодарна, что медитации закончились», — пишу я в своем журнале. Просто чтобы поворчать.
Парень рядом со мной заглядывает мне в тетрадь, видит, что я нацарапала и фыркает.
— Мне это тоже не очень удается, — говорит он. Знал бы он. Но я улыбаюсь и киваю.
— Ты Клара, да? — шепчет он. — Я помню тебя с той идиотской игры для знакомства, в которую мы играли в первый день.
Доктор Велч прочищает горло и многозначительно смотрит на нас, что значит, сейчас вы должны благодарить, а не болтать.
Парень ухмыляется и слегка разворачивает тетрадь, чтобы я могла прочесть, что он пишет. «Меня зовут Томас. Я благодарен, что это занятие прошло/провалилось».
Я улыбаюсь и снова киваю. Я уже знала, как его зовут. Про себя я назвала его Сомневающимся Томасом, потому что у него возникают вопросы по поводу всего, что говорит доктор Велч. Например, на прошлой неделе доктор Велч сказал, что мы должны перестать гоняться за материальным, а работать над тем, чтобы быть довольными собой, Томас поднял руку и сказал что-то вроде: — Но если мы удовлетворимся тем, что у нас есть сейчас, никто не будет стремиться к большему. Конечно, я хочу быть счастливым, но я пришел в Стэнфорд не за счастьем. Я пришел, потому что хочу стать лучшим.
