При виде его король Этельберт резко подался корпусом вперёд:
— Иакин, — обратился он к старому страннику, — пусть эти дикари назовут свои имена!
Иакин, запинаясь, перевёл приказ короля на язык викингов, но никто из северян не промолвил в ответ ни слова. Побеждённые, но не сломленные, они с превосходством взирали на молодого правителя — маленького жалкого человечка по своей сути, даже несмотря на сверкающую золотом и самоцветами корону на его голове.
— Ваше величество, — Иакин, вжав голову в плечи, повернулся к своему королю. — Северяне — гордый народ, даже под пытками вы не дождётесь от них ни слова. Но в этом и нет необходимости! —поспешно добавил он.
Несмотря на три выпитых кубка эля, старый Иакин всё же понимал, что из-за упрямства язычников он и сам мог попасть в немилость. А оказаться в темнице или быть высеченным розгами ему совсем не хотелось.
— Вот этот, — ткнул он в Стэйна своим узловатым пальцем, — сын конунга Вольфа Ирвенга, величайшего из викингов северных земель. Очень важный человек для ведения переговоров, ваше величество…
— Откуда тебе известно, чей это сын, старик? — поинтересовался Этельберт, украдкой взглянув на свою мать.
— Я лишь странник, — честно признался Иакин. — К таким, как я, северяне всегда относились лояльно. И мне довелось повстречать на своём пути сыновей конунга Вольфа. Ходит молва, что старший из них, прозванный в честь отца Молодым Волком, — лучший мореплаватель и покоритель новых земель. О его деяниях слагают легенды.
Помолчав, Иакин кивком головы указал на запястья Стэйна и добавил:
— А ещё о принадлежности к правящей династии говорит его священный браслет.
— Довольно! — королева-мать встала со своего места и гневно сверкнула глазами в сторону старого Иакина. — Переговоров не будет! Их всех казнят завтра на рассвете!
В зале вновь повисло молчание. Этельберт всегда полагался на мнение Гвиневры, не стал он перечить матери и сейчас.
— Ваше величество! — Яре никто не давал слова, но и смолчать она не могла. — В плену у северян наши люди. Герцог Вильгельм Брей в том числе. Казнив этих язычников, вы обрекаете и их всех на верную смерть!
— Любая война не обходится без жертв, леди Карлайл! — ответила Яре королева-мать вместо своего сына. — Мы одержали две победы над варварами! Мы отстояли Винсдорф! И лишь это имеет наивысшее значение!
Стиснув зубы, до сих пор хранил молчание и Граф Карлайл. За то, что Вильгельм сделал с его старшей дочерью перед нападением на Винсдорф, Юргенс Карлайл охотнее всего задушил бы герцога собственными руками. На Мелисандре места живого не осталось! Его дочь обесчещена и сломлена! Она отказывается от еды и всё время рыдает, обвиняя герцога в совершённом над ней непотребстве.
И хоть сам Карлайл с трудом верил, что Вильгельм мог сотворить с ней подобное, но факт остаётся фактом: его дочь обесчещена, и спасти её сейчас может только брак с виновником произошедшего. А значит герцог Брей должен до этого дня, как минимум, дожить.
— Мы выиграли битву, ваше величество, но не войну, — поддержал он всё же свою младшую дочь. — Северяне нападут снова.
И Юргенс Карлайл знал, о чём говорил. Единственное, чего он не знал, — это как донести свои слова до Гвиневры, которая от начала правления её сына фактически держала весь город в своих руках.
— Что вы предлагаете, граф Карлайл? — поинтересовалась она.
— Я предлагаю то же, что и вчера: заплатить им дань золотом и серебром, чтобы они покинули наши земли, — спокойно ответил военачальник. — Мы откупимся от них!
— Но где гарантия, что получив дань, они не вернутся снова? — в голосе молодого правителя слышались нотки колебания.
— О, они обязательно вернутся, ваше величество! — согласился с королём военачальник. — Но и мы не будем просто сидеть сложа руки. Мы построим форты и укрепим город. Сделаем заторы на реке, что не позволит их кораблям приблизиться к крепостным стенам! Мы обратимся за помощью к правителям соседних земель…
— Об этом не может быть и речи! — вмешалась Гвиневра, снова поднявшись со своего места. — Заплатив этим варварам, мы признаем своё поражение.
— Ваше величество, против следующей атаки Винсдорф может не выстоять, — Юргенс предпринял последнюю попытку вразумить мать своего короля. — Тогда мы потеряем всё!
Но женщина была непреклонна. Под молчаливое согласие правителя, она вынесла свой вердикт:
— Тогда в ваших обязанностях сделать так, чтобы этого не случилось, граф Карлайл. Вы ответственны за защиту нашего прекрасного города! А если вы не справляетесь с возложенными на вас обязательствами, вы можете передать их более достойным. Язычников казнят на рассвете!
Слова лились бесконечным потоком, а Яра держалась из последних сил, чтобы не упасть прямо в тронном зале. Ей было очень плохо: наложенные лекарем швы саднили, тело ныло и горело. Но хуже всего было то отчаяние, которое охватывало её с каждой репликой королевы-матери. Каждое слово Гвиневры пронзало её снова и снова, словно заточенный клинок. А когда она ловила на себе взгляд проклятого язычника, последние силы неведомым образом покидали её, не позволяя Яре отвести глаз.
И Стэйн видел её боль. Он даже не обращал внимания на происходящее вокруг, сосредоточившись лишь на рыжеволосой ведьме. Впервые услышав её мелодичный голос, он почувствовал, как дрогнули потайные струны его души, о наличии которых Стэйн даже не догадывался. Её голос притягивал и завлекал, словно песнь морской сирены.
И каждый раз, когда их взоры скрещивались, боль в теле отступала, а сила и мощь разливались по его венам, будто переходя от неё к нему. И только когда одинокая слезинка скатилась по её щеке, Стейн моргнул и отвёл взгляд, а Яра, воспользовавшись моментом, устремилась прочь из тронного зала.
# # #
В темнице под замком было холодно и сыро. Кнуд только что покинул их, не дождавшись казни на рассвете. Остальные, стиснув зубы, мучились от полученных в сражении ран.
Эйнар был прав — они недооценили христиан. Оказалось, что среди них тоже есть достойные противники.
«И ведьмы», — добавил про себя Стэйн, прокручивая в пальцах нательный крест Яры.
Серебряный крестик на кожаном шнурке она потеряла в схватке с Кнудом и Бальдером, а Стэйн зачем-то его подобрал.
Услышав, как звякнула связка ключей, он спрятал его в рукав. А в следующий миг в скудном свете свечи Стэйн снова увидел её. В руке ведьмы был зажат клинок, а за спиной стояли ещё два воина и тот самый старик, что говорил на его родном языке. Сначала викинг решил, что Яра пришла его убить, не дожидаясь казни.
Она молча прожигала его взглядом, а в глазах её плескались ненависть, презрение и боль.
— Ты веришь в других богов, — произнесла наконец, — и все ценности, о которых известно мне, тебе чужды. Как и мне твои.
Старый Иакин сопел сквозь густые усы и усердно бормотал вполголоса, переводя Стэйну её слова.
