Это последнее, что выводит меня из моего внезапного оцепенения.
— Тебе больно, — рычу я. — Не знаю, почему ты так стесняешься меня, но ты позволишь мне помочь.
— Господи, да что с тобой? Я же сказала, что справлюсь.
Разочарование в ее дрожащем голосе поражает меня, и я поворачиваюсь к ней, стараясь не отрывать глаз от ее лица. Она раскраснелась, ее глаза полны слез, и она покачивается от усталости.
— Хватит! — рявкаю я, шагая вперед.
Она вздрагивает, но я обнимаю ее за талию, стараясь не отрывать взгляда от узла, с которым она боролась.
— Ты должна была позвать меня, а не причинять себе боль, — рычу я. — Твое упрямство только во вред тебе.
Она тяжело вздыхает, но решает не отвечать, и через несколько мгновений узел развязывается. Я осторожно снимаю перевязь, фиксирующую ее руку, и Элли сжимает запястье, удерживая локоть в неподвижном состоянии.
— Вот так и продолжай удерживать руку, — говорю я ей, переключая внимание на ее рубашку.
Ее глаза все еще полны слез, и она отводит взгляд, пока я, ругаясь, вожусь с ее рубашкой.
Она издает слабый смешок, наконец-то встретившись со мной взглядом.
— Можешь порвать рубашку, если хочешь. Теперь это просто тряпка.
Я не хочу рисковать и хоть как-то задеть ее руку, поэтому вытаскиваю из-за пояса нож и разрезаю ткань. Я делаю то же самое сверху, чтобы ей вообще не нужно было двигать раненой рукой.
Эта самочка ужасно стесняется своего тела, и, хотя не понимаю почему, я должен сделать скидку на ее странные манеры. Не сводя глаз с ее лица, я беру ее под руку и веду в ванную.
Я придерживаю ее, чтобы она не поскользнулась, и, наконец, она погружается в дымящуюся воду. У нее вырывается вздох удовольствия, и все мое тело напрягается. Я хочу, чтобы она издавала тот же звук, пока я доставляю ей больше удовольствия, чем она может себе представить.
Элли покусывает губу, но ее желание быть абсолютно чистой должно быть перевешивает беспокойство по поводу моего присутствия, потому что она кивает, снова отводя глаза, пока я не ухожу.
Внезапно я представляю, как присоединяюсь к ней в большой ванне, сажаю ее к себе на колени и смотрю, как темнеют ее глаза, когда она объезжает меня. Когда-нибудь она перестанет меня бояться.
ЭЛЛИ
Терекс наконец возвращается к огню, и я вздыхаю. Это было унизительно. Он в такой невероятной форме, и зная, что он смотрел на мою голую, колышущуюся бледную задницу, мне хочется плакать.
— Скажи, когда закончишь, и я помогу тебе вымыть волосы.
Я хмурюсь, смущение захлестывает меня, и я глубже погружаюсь в теплую воду. Когда он помогал мне, я ожидала, что его прикосновения будут беспристрастными, так как в нем слишком много джентльменского, чтобы спокойно относиться к женщине, страдающей от боли. Но его глаза были темными, мышцы напряженными, и я не пропустила похоть на его сосредоточенном лице, когда он ворвался в ванную.
Неужели он действительно может хотеть меня?
Мне трудно в это поверить, но если судить по его поступкам…
Он настоял, чтобы я осталась с ним, помог мне раздеться, и, похоже, не желает мириться с моей болью. А еще его замечание насчет того, чтобы «совокупиться» со мной.
От этой мысли у меня горят щеки, но я не могу отрицать, что Терекс хочет меня…
«Нет, Элли, ты уже совершала эту ошибку».
Вода начинает остывать, и, прочистив горло, я зову Терекса, чтобы он помог мне с волосами.
Он тут же появляется с большим кувшином в руке, направляясь к ванне.
— Опусти голову.
Я держусь за запястье, удерживая локоть неподвижно, и делаю глубокий вдох, прежде чем соскользнуть вниз достаточно, чтобы намочить все мои волосы. Мне давно была пора сходить подстричься, но у меня не было времени между преподаванием и волонтерством.
Терекс издает довольный звук, когда я сажусь обратно, и он тянется к моим волосам и отжимает их, чтобы удалить немного лишней воды. Затем я чувствую что-то прохладное у себя на голове, и он начинает намыливать волосы, почесывая кожу головы, пока я практически не начинаю мурчать.
— У тебя красивые волосы, — говорит он, и я улыбаюсь от удовольствия. Это единственная вещь, которой завидовала моя сестра, ее собственные волосы были тонкими и безжизненными.
— Когда я впервые увидел тебя, я представил, как расчесываю эти волосы перед своим костром, — продолжает Терекс, и я дрожу, когда его пальцы продолжают намыливать пряди. — Ты позволишь мне сделать это для тебя?
Я не дура. Сушить и расчесывать волосы — сущий кошмар, особенно без фена. Не говоря уже о том, что моя рука вряд ли скажет мне спасибо, если я буду напрягать ее.
— Конечно. Это было бы здорово. Спасибо.
Он помогает мне промыть волосы, а потом моет их еще раз, пока они не пахнут чистотой и чем-то сладким, а вода вокруг меня не становится грязно-коричневой.
— Фу, — жаль, что я не могу ополоснуться под душем, но все же я намного чище, чем была в последние дни.
— Подожди здесь, — говорит Терекс. Он почти сразу возвращается с длинным широким куском ткани и жестом предлагает мне встать.
— Эм.
Его взгляд строгий.
— Я не буду смотреть. Неужели все люди так стесняются своего тела?
Да, если над ними измывались, как надо мной.
— Мы все разные, как и вы.
— Ну, тебе незачем прятать от меня свое тело. Я же сказал тебе, что не буду с тобой совокупляться, пока ты не попросишь.
Он хмурится, словно я сомневаюсь в его чести, и я вздыхаю.
— Терекс…
Его глаза темнеют.
— Мне нравится, как мое имя звучит из твоих губ, крошечная самочка. А теперь вылезай из ванны, пока вода не остыла.
Я делаю глубокий вдох, но он остается верен своему слову и не сводит глаз с моего лица, когда я поднимаюсь на ноги. Он держит ткань перед собой, пока я выхожу, и я заставляю его отвернуться, пока забираю ее у него, завожу под локоть в попытке обернуть вокруг себя, как тогу. Я быстро понимаю, что одной рукой это невозможно, и разочарованно выдыхаю.
— А ты можешь…
Терекс сразу же понимает в чем проблема и помогает мне обернуть ткань вокруг меня. С моих волос капает вода, и он выжимает их над ванной, а затем тянется за другим куском материала, нежно оборачивая мои волосы и удаляя лишнюю воду.
Затем он падает передо мной на колени, и из моего горла вырывается писк.
— Что ты делаешь?
— Вытираю тебя, крошечная самочка. Ты позволишь?
Я вздыхаю, понимая, что не смогу сделать это сама, и я настолько устала, что у меня почти не осталось сил к сопротивлению. Возможно, если я буду думать о нем как о докторе, все будет не так уж плохо.
— Хорошо.
Я не отрываю глаз от стены кради, игнорируя его одобрительное хмыканье. Он быстро и методично похлопывает тканью по моему телу, в то же время держа ее в основном обернутой вокруг меня. Он начинает с моих ног и продвигается вверх, стараясь высушить внутреннюю сторону моих бедер. Я вздрагиваю, когда ткань скользит по моей натертой коже.
— Я знаю, Элли. У меня есть еще мазь, но сейчас мы должны убедиться, что кожа сухая.
К тому времени, как он добирается до моей груди, бабочки устраивают вечеринку в моем животе, а мои соски твердеют, проступая сквозь ткань.
Он ругается, низко и грубо, и жар заливает мои щеки.
— Ты великолепна.
Ошеломленная, я бросаю на него взгляд, и его глаза темнеют, когда он смотрит на меня. Я прикусываю губу, и его взгляд тут же перемещается на мой рот.
Он, кажется, встряхивается и встает на ноги, двигаясь назад к огню, а затем возвращается с огромным куском меха.
— Я найду тебе одежду утром, но пока мы можем накинуть на тебя это, — говорит он.
Он помогает мне укутаться, и я пытаюсь не обращать внимания на его руки, порхающие по моему телу. Его прикосновения сильные и уверенные, теплые и нежные. Я подаюсь ближе к нему, не желая ничего больше, чем свернуться калачиком на его твердой груди, и он завязывает мех так, чтобы я могла перемещаться хотя бы небольшими шажками.
