Такое ощущение, будто он всматривается в моё лицо, исследуя и запоминая каждую чёрточку на нём.
Взгляд Рисая проникает глубоко под кожу. От нашего недавнего поцелуя всё ещё жжёт губы.
— Тебе звонят, Рисай, — опускаю я глаза, делая вид, что смотрю на браслет на запястье двуликого. На самом же деле просто прячу смущение.
Не знаю, не понимаю, что со мной случилось. Почему я вдруг полезла к двуликому с поцелуями. Понимала ведь, что провоцирую его. И что за этот поступок придётся заплатить.
— Пр-роклятье! — словно выйдя из ступора, рычит Рисай. Он убирает прочь от меня руки и рывком отстраняется. — Ну, почему в этой жизни всё так не вовремя?
Рисай дышит часто и возбуждённо. И косится на свой браслет и поджимает губы, искривляя идеальную линию подбородка.
— Твою ж… — ругается он, едва ли не скрипя зубами.
Двуликий тянется к запястью, и в его взгляде, устремлённом на маленький экран, отчётливо читается нежелание отвечать. Он уже почти касается браслета, но звонок неожиданно замолкает.
Рисай выдыхает, не скрывая облегчения. И несколько следующих мгновений мы вдвоём сидим в салоне аэромобиля в тишине. Абсолютной и раздражающей.
И я лишь сейчас осознаю, что не только двуликого взбудоражил наш поцелуй. Моё собственное сердце тоже пустилось в какие-то безумные пляски. Того и гляди, выскочит из груди наружу.
А ещё я ловлю себя на мысли, что мне неприятен этот звонок. Как и тот факт, что из-за него пришлось разорвать такое сладкое слияние губ с губами двуликого.
— Кто звонил? — в растрёпанных чувствах с колотящимся сердцем спрашиваю с таким видом, будто Рисай мне муж. А я его ревнивая жёнушка.
— Да так… Одна ведьма. Пророчица чёртова, — совсем неохотно отвечает Рисай и выглядит при этом очень недовольным.
Он бубнит себе под нос что-то ещё, но я не слышу и не понимаю большую часть этих слов.
— Кто? — удивлённо переспрашиваю я у двуликого.
— Тётушка Марта, — ухмыляется он, произнося имя с какой-то непонятной для меня злостью.
Мне кажется, странным, что Рисай так остро реагирует на звонок своей знакомой, у которой недавно был в гостях.
Если она ему так неприятна, зачем он потащился в её дом? Зачем взял с собой меня? Почему меня не покидает ощущение, что мы улетали оттуда в спешке? И почему я помню этот странный визит лишь урывками?
Двуликий явно за что-то злится на Марту. Наверняка именно этим и объясняется наш поспешный отъезд.
— Что было нужно твоей знакомой? — продолжаю я свой допрос.
— Это исключительно наши с ней дела, — отвечает он раздражённо. — Просто забудь. Не думай больше о ней.
А я бы и рада не думать больше. Но беспокойство уже прочно засело в моей голове.
— Почему ты не захотел говорить с ней? — повторяю я вслух то, о чём только что размышляла. — Вдруг это было важно?
— Я непременно перезвоню и спрошу… Потом. А сейчас иди сюда. — Рисай вдруг притягивает меня ближе. — На чём мы остановились?
— Остановились? — тотчас поднимаю я взгляд на двуликого. — Ты что собираешься продолжить здесь?.. Ай!..
Рисай, не глядя, ударяет кулаком по подлокотнику моего кресла, и оно раскладывается. А я оказываюсь лежащей.
— Рисай, погоди! — барахтаюсь я отчаянно в попытке снова сесть. — Сейчас совсем не подходящий мо…
Пытаюсь остановить двуликого, но он не позволяет даже договорить. Склоняется ко мне и запечатывает рот поцелуем. Ещё более жёстким, глубоким и неистовым, чем предыдущий.
И этот поцелуй слишком легко и быстро захватывает меня в свою власть.
А спустя мгновение я чувствую, как пальцы Рисая начинают торопливо расстёгивать пуговицы на моей одежде.
Я никогда не была близка ни с одним мужчиной. Но это вовсе не означает, что я не понимаю, для чего двуликий раздевает меня.
Наверное, мне сейчас следует остановить Рисая. Попытаться убедить его скорее лететь домой. И, конечно же, надеяться, что к тому моменту, когда мы доберёмся до дома, внезапно разгоревшееся желание двуликого сойдёт на нет.
Знаю, сделать это будет непросто. Но ведь наши отношения с самого начала не были простыми. К тому же я знаю, что нужна Рисаю для его мести. И пока я нужна ему, он не причинит мне вред.
Двуликий, наконец-то, оставляет в покое мои истерзанные поцелуем губы и утыкается носом в мою грудь, едва прикрытую расстёгнутой одеждой.
— Ты так возбуждающе пахнешь, — еле слышно шепчет Рисай. — К чёрту всё! Я хочу тебя прямо здесь. Сейчас!
Он несёт какую-то околесицу, и я совершенно не понимаю, почему так происходит. С нами по очереди творится что-то странное. Ненормальное. Словно то он, то я, сменяя друг друга, сходим с ума.
— Пожалуйста, послушай, Ри…
Я всё же решаюсь попросить Рисая остановиться. Но двуликий явно не намерен меня слушать. Он закрывает мой рот горячей шершавой ладонью и шипит:
— Чш-ш-ш, Даш-ша.
Я ещё несколько кратких мгновений старательно пытаюсь увернуться и освободиться от его ладони. Однако из этих попыток ничего путного не выходит.
Рисай вновь наклоняется к моей груди, и его губы плотным кольцом смыкаются вокруг соска.
Вздрагиваю от такой внезапной откровенной ласки. Хочу немедленно оттолкнуть двуликого. Но вместо этого зарываюсь пальцами в его густые волосы, сжимаю, что есть силы и зажмуриваюсь от удовольствия.
Зажмуриваюсь до боли.
До рези в глазах.
До калейдоскопа разноцветных и золотистых кругов в темноте.
И через всё моё тело проносится искра.
Она без труда воспламеняет кровь в моих венах. Воспламеняет меня от кончиков волос до самых кончиков пальцев.
Выгибаюсь навстречу этому пламени, принимая его, и издаю не то тихий стон, не то беспомощный всхлип.
Рисай как будто с каждым мгновением становится всё одержимее. Он целует всё яростнее. Безудержнее. С какой-то дикой, животной страстью. Будто и не целует совсем, а ставит бесконечные метки на каждом миллиметре моей разгорячённой кожи…
— Моя… Моя… Ты — моя!
Поддавшись страсти, я даже не сразу соображаю, что двуликий, действительно, произносит эти слова вслух. Раз за разом, вставляя его в короткие промежутки между рваными поцелуями.
А руки Рисая тем временем уже медленно скользят сначала вниз, а потом вверх по ноге. И вскоре пробираются под юбку.
— О-ох… — выдыхаю я протяжно, теряя последние остатки самообладания.
Этот звук оказывается единственным, на который у меня хватает сейчас сил.
Лежать вот так в разложенном кресле в салоне аэромобиля, припаркованного где-то в глуши, среди кустов и деревьев, ужасно неудобно. И немного страшит неотвратимость того, что собирается сделать со мной Рисай. Но мне всё равно.
Лишь бы он и дальше продолжал целовать и прикасаться ко мне. Лишь бы не останавливался ни на миг.
И Рисай продолжает, вырывая из моей груди всё новые и новые стоны постыдного удовольствия.
А когда рука двуликого под моим платьем забирается слишком высоко; когда пальцы дотрагиваются до нежной кожи слишком откровенно…
В боковое стекло нашего аэромобиля что-то громко ударяется. А затем весь салон наполняется ослепляющим белым светом.
Вместе с тяжёлым вздохом в мой рот проскальзывает глухое, недовольное рычание Рисая.
— Какого?..
Вынужденные оторваться друг от друга, мы размыкаем объятия. Двуликий отодвигается, поправляя моё задранное платье. А я непроизвольно тотчас тянусь к нему снова, не желая отпускать.
— Что случилось? — Волшебство поцелуя ещё туманит мой мозг, и я не очень понимаю, что происходит.
Рисай презрительно разглядывает что-то в слепящем снопе света снаружи. Не знаю, что и как он умудряется там увидеть, но стоит мне поднять голову, и я почти сразу прикрываю глаза рукой.
— Чёртовы блюстители порядка! — ругается двуликий и тут же грозит мне. — Оставайся здесь и не вздумай выходить! Я скоро вернусь.
Дверь аэромобиля, словно птичье крыло взмывает вверх, и Рисай неспешно выбирается из салона на улицу.
Двуликий захлопывает за собой дверь, и я не слышу, с кем и о чём он разговаривает. Не могу я и увидеть то, что творится за пределами аэромобиля. Любопытство съедает меня, но глаза всё ещё режет от яркого света. Поэтому окно тоже оказывается бесполезно.
